Страсти по Максиму. Горький: девять дней после смерти

Басинский Павел Валерьевич

«Разрушение личности» (1908) не просто программная статья Горького этого времени, но и единственная его философская работа. И хотя в «Пролетарии» не было философского отдела и с первого номера газета объявила, что придерживается философского «нейтралитета» (на этом настоял Ленин, понимая, что «махистов» в большевистской верхушке много, а он один), для Горького могли бы сделать исключение. Пусть и с редакционной оговоркой, пусть даже с ленинской критикой в том же номере. Но так может думать нормальный журналист, а не руководитель сектантского издания. Для Ленина допущение Горького – как идеолога, а не писателя – в святая святых большевистской прессы было просто невозможно. Это нарушало баланс авторитетов, где идейным

вождем мог быть только один человек – Ленин.

Горький пытался примирить «эмпириомониста» Богданова, «религиозного марксиста» Луначарского и «правильного марксиста» Ленина, не понимая (или понимая?), что тем самым только раздражает Ильича. Ведь примирение, объединение – это отчетливая идеологическая стратегия. А стратегия Ленина всегдабыла направлена на раскол. Горький-примиренец, таким образом, вытеснял Ленина-раскольника, и тот безошибочным сектантским чутьем почувствовал грозящую ему опасность.

Но прямо устранить Горького из партии он не мог. Именно от Горького и через Горького шли в большевистскую кассу финансовые потоки. Каким бы ни был Ленин аскетом, но жизнь в Париже и Женеве была недешевой. Как финансовый источник, как «разводящий» финансовые потоки (между прочим, в сотрудничестве с Богдановым) Горький вполне устраивал Ленина. Горький был посвящен в истории экспроприации на Кавказе, где большевики грабили местных богачей. Цинизм, с которым его партийные товарищи получали деньги, видимо, не смущал Ленина. Вот только один пример финансовой махинации, в которой был замешан и Горький.

Семья Н. П. Шмита принадлежала к известной в России купеческой династии Морозовых (по материнской линии Н. П. Шмит приходился племянником Савве Морозову). Студент Московского университета, к 1905 году после ранней смерти матери и отца он стал как старший в семье опекуном сестер Екатерины и Елизаветы и распорядителем всего семейного состояния. Николай Шмит и его сестры с сочувствием относились к революционным событиям. Через Л. Б. Красина и Горького ими были пожертвованы крупные суммы денег в пользу больше виков. При посредничестве Горького на деньги Шмита вооружались рабочие дружины. Одним из очагов декабрьского восстания в Москве стала мебельная фабрика на Пресне, принадлежавшая семье Шмитов. В начале 1906 года Николай Шмит был арестован. Ему предъявлялось обвинение в непосредственной причастности к революционным событиям. Но суд откладывался. После четырнадцатимесячного предварительного заключения Шмит был убит в тюрьме при загадочных обстоятельствах.

Незадолго до ареста Шмит устно высказал намерение передать свое состояние большевикам. Очевидцем этого устногозаявления был Горький. Но юридически оформить передачу денег было невозможно. Сложность была в том, что младшая сестра, в силу своей молодости, могла вступить во владение своим наследством только через опекуна. Тогда большевистский ЦК выработал особый план. Было решено организовать фиктивный брак младшей сестры, с тем чтобы через мужа получить наследство Шмита. В разработке этого плана принимали участие Горький и его подруга М. Ф. Андреева.

Фиктивным мужем Елизаветы стал А. М. Игнатьев. При этом был и фактический жених А. Р. Таратута. Старшая сестра, Екатерина, была замужем за адвокатом Андриканисом. Она стала оспаривать план большевиков по присвоению наследства ее брата. Дело осложнялось еще и тем, что на наследство Шмита претендовали не только большевики, но меньшевики и группа «Вперед». В конце концов победили большевики. Но история вышла грязная, а кроме того, она дошла во всех подробностях до Охранного отделения.

Как финансист партии и как «великий писатель» Горький Ленина совершенно устраивал. Но как идеолог – да еще и партийный – Горький был для Ленина смертельно опасен. Если бы стратегией большевистской элиты стало объединение,

в этой новой стратегии для Ленина просто не было бы места.

Поэтому посылая Горькому в письмах бесконечные поклоны как «великому писателю» и даже соглашаясь, что «художник может почерпнуть для себя много полезного во всякой философии», бесконечно справляясь о быте и здоровье Горького, который живет на одном из самых дорогих европейских курортов – Капри, нежно «целуя руку» Марии Федоровне Андреевой, Ленин только и делает, что отсекает, отсекает и отсекает Горького от своейпартии.

С Богдановым и Луначарским был другой разговор. Эти неопасны. Они хотя и элита партии, но в сравнении с Лениным все-таки рядовые вожди. С тем же Богдановым, которого Ленин нещадно бил за «эмпириокритицизм», он солидаризировался по вопросу о бойкоте Думы. Луначарский ему «симпатичен». А вот Горький – вождь фактический, настоящий! Ленин прекрасно понимал, какой это колоссальный авторитет и какая угроза его вождизму. Поэтому он не давал Горькому ни малейшего шанса реально влиять на партийную идеологию. Финансы – ради бога! «Мать»? Да, слабовато. Ленин не скрывает этого. Но – чертовски «своевременная книга»! Даже о повести Горького «Исповедь», напичканной размышлениями о Боге и являющейся манифестом «богостроительства», Ленин отзывается почти равнодушно. Надумал было написать ему сердитое письмо, да раздумал. Или написал, но не послал. «Зря не посла ли!» – сердится Горький, не понимая (или понимая?), с кем он имеет дело.

С вождем партии. Непререкаемым. Бескомпромиссным. Но только в том, что касается вопросов партии. Во всем остальном это душачеловек!

Горький злится ужасно! «Все вы склокисты!» – пишет он Ленину. «Меньшевики выиграют от драки!» Пытается урезонить Ленина простыми человеческими словами, не понимая (или понимая, но поступая, может быть, назло Ленину), что сектанта переубедить нельзя. С сектантом можно говорить как с нормальным человеком до тех пор, пока речь не зашла о делах сектантских. Об охоте, о рыбалке, о литературе… Но как только вы коснулись дел секты, тогда вы или подчиняетесь воле лидера, или вас отсекают. Или… устраняют. Впрочем, в случае философских распрей Ленина с Горьким в этой крайней мере не было необходимости. Но уже в 1918 году готовящийся в лидеры большевистской партии Сталин напишет в партийной печати в связи с «Несвоевременными мыслями», что Горького «смертельно потянуло в архив».

«Знаете что, дорогой человек, – с лукавостью пишет Ленину Горький. – Приезжайте сюда, до поры, пока школа еще не кончилась, посмотрите на рабочих, поговорите с ними. Мало их. Да, но они стоят Вашего приезда. Отталкивать их – ошибка, более чем ошибка».

Наивный! Несколько раз Ленин прямо отказывался приехать на Капри. И это при том, что Ленин прекрасно знал разницу между Горьким и «барином» Плехановым. Знал о горьковском такте, о том, что его, Ленина, на Капри не только не станут унижать, но, напротив, Горький расстарается, чтобы Ленин на Капри почувствовал себя как можно комфортнее. Обычному человеку не понять этой нечеловеческой сектантской логики. Но она работала у Ленина безупречно. И она никогда его не подводила.

«Дорогой А. М.! Насчет приезда – это Вы напрасно. Ну, к чему я буду ругаться с Максимовым, Луначарским и т. д. (Да зачем же непременно “ругаться”? – П. Б.) Сами же пишете: ершитесь промеж себя – и зовете ершиться на народе. Не модель. А насчет отталкиванья рабочих тоже напрасно. Вот коли примут наше приглашение и заедут к нам (в Париж, где была ленинская школа для рабочих. – П. Б.), – мы с ними покалякаем, повоюем за взгляды одной газетины, которую некие фракционеры ругают (давно я это от Лядова и др. слышал) скучнейшей, малограмотной, никому не нужной, в пролетариат и социализм не верящей.