Страсти по Юрию
Шрифт:
— Наверное, нада кого-то пазвать, — вздохнула Джульетта. — Ана не приедет. К ней дочка летит. Канечно, ребенок намного дароже, но Юра ведь очень бальной человек, магла бы его пажалеть, я так думаю.
Зоя приехала через полчаса. Она изо всей силы нажала дверной звонок. Послышался стон.
— Он там, — она повернулась к соседкам. — Полицию нужно и «Скорую помощь».
Когда его укладывали на носилки, Владимиров очнулся. Тот сон его был чистой правдой: она была рядом, ее
— Ну, вот и пришла! — улыбнулся он радостно. — А то я тебя целовал, целовал…
Санитары спросили, о чем он говорит.
— Он, кажется, бредит, — ответила Зоя.
В машине он опять потерял сознание. В отделении «Скорой помощи» дежурный врач, осмотревший Владимирова, стал сомневаться, что человек, находящийся в состоянии полного истощения, обезвоженный, к тому же терпящий такие боли, мог сам погрузить в машину вещи, проехать расстояние в сто восемьдесят километров (из полиции пришел рапорт: Владимиров находился в розыске) и вернуться обратно домой — к тому же еще по ночному шоссе.
— Это неправдоподобно, фрау фон Корф, — сказал он Зое. — Физически невозможно. Запас его жизненных сил давно кончился.
— Что вы собираетесь делать? — спросила она.
— Перевести его на морфий, иначе он мучиться будет. Кормить через капельницу. Мы можем продержать его у себя не больше трех-четырех дней. Потом, к сожалению, в хоспис.
— О Боже мой! Разве нельзя, чтобы здесь…
— Есть правила, фрау фон Корф. Здесь — лечат.
— Но он же там сразу умрет!
Врач сердито посмотрел на нее.
— Вы говорите, что господин Владимиров — ваш муж. Возьмите его к себе в таком случае. К нему будет приставлена медсестра.
Она опустила глаза.
— Простите, но я не могу. Приехала дочка ко мне на каникулы. И я не хочу, чтобы… Чтобы при ней…
— Я вас не неволю, — ответил он сухо. — Современную молодежь, к сожалению, приучают к тому, что в жизни — все праздник. А он, — врач кивнул на Владимирова, — он мог послужить бы прекрасным примером такого редчайшего мужества, что… Такое на всю жизнь запомнится, вот что.
— Я буду его навещать каждый день.
После укола сознание Владимирова вдруг прояснилось. Он все-таки добрался до Любека и теперь сидел в машине, ожидая, что их погрузят на паром. Вода вдалеке была синей и чистой, у берега — грязной, лиловой и серой. Состояние восторженного ожидания, в котором он находился, с каждой минутой становилось все острее: ему не терпелось отплыть. Все люди, сидящие так же, как и он, в своих машинах, радостно улыбались друг другу, и Владимирову казалось, что все они испытывают то же самое чувство, которое
Да, увидеться с ней. Им так хорошо было вместе вчера! Она должна скоро прийти. Варваре он пообещал, что закончит роман. Наверное, нужно сейчас и закончить. Вернее, начать его заново и с Рождества. Неважно, что прежде: начало, конец ли. Он понял, что все неразрывно. Прислушиваясь к шуму воды, бьющей в борта парома, Владимиров достал из кармана куртки блокнот и начал быстро записывать то, что пришло ему в голову.
«Это Рождество Гартунг Бер не мог позабыть до конца своих дней. Отец был еще здоров, и мать, оживленная, много смеялась. Купили огромную пышную елку. Весь дом наполнился ее сильным, счастливым, морозным запахом. С чердака принесли пыльную коробку с игрушками. Гартунг достал своих солдатиков в ярко-синих мундирах, с красными касками на головах и поставил их под елкой. Они будут здесь охранять ее. Из кухни пахло марципаном, который Марта варила сама. В их доме марципан называли белым золотом. Марта отливала из белого золота лебедей, лошадок, собак, медвежат. Гартунгу хотелось съесть хотя бы одну фигурку, но он знал, что у Марты каждая крошка на счету. Вечером начали появляться гости. Все они были заснеженными, потому что к шести вдруг повалил такой сильный снег, что только одни фонари да горящие окна сияли сквозь белое марево. Девочка, которая нравилась ему, пришла последней. Гартунг помнил ее имя: Кристина. Она была очень румяной и худенькой. Он знал, что сейчас будут танцы у елки, и он возьмет за руку эту Кристину, и рот ее будет опять в шоколаде, как в прошлом году…»
«Да, это прекрасно, — подумал Владимиров. — Прекрасно и то, что душа так болит. Сейчас отплывем и, наверное, сразу поймем, отчего это так. Хорошо бы понять!»
Зоя наклонилась над ним.
— Ты здесь? — просиял он. — Успела, да, милая?
Лицо его вдруг задрожало:
— Ты знаешь… Я столько всем должен… Арише, Варваре. Катюшке, тебе. Но я все отдам.
Она сжала его руку и заплакала.
— Ты чувствуешь, как сильно пахнет сиренью? — спросил он. — Пойди наломай, все равно опадет.
— Ты лучше поспи, — прошептала она. — Ты очень устал, ты поспи.
Он заснул.