Страстная история. Убила мужа и себя
Шрифт:
И тут такое дело — сплошной падеж всех подряд короткохвостых. И надо же — зимой! Отечественные крабы все окоченели в зимней спячке, а купить зарубежных мы, сами понимаете, не могли — институт, хоть и номерной, но долларов в кассе не было ни одного. И надо же было дернуть меня за язык! Представляете, на Ученом совете я предложил коллегам пожертвовать науке своих домашних крабов — к тому времени они уже у всех сотрудников жили, и даже у их родственников и соседей.
Вы не представляете, какая буря поднялась — многие уже сжились со своими короткохвостыми меньшими братьями, имена им дали, своего я Гошей назвал. А один научный сотрудник, как сплетничали в
— Вы опять уходите от темы...
— Да вот, ухожу... Хотя, что уходить — сто слов осталось сказать... А может, и меньше.
Смирнов замолчал. Он скорбел по системе Станиславского.
— Ну, говорите же, не томите! — взмолился Роман Аркадьевич.
— Через три дня Жанна Сергеевна покрылась пятнами и перестала меня замечать. А еще через день ее нашли мертвой в запертом кабинете — его пришлось взламывать. Она такую дозу цианистого калия приняла, что была вся синяя и в пупырышках. И представьте картинку: стоим мы все вокруг нее, кто в трансе, кто всхлипывает, кто бледный, как хлористый натрий, кто спиртом халявным в порядок нервы приводит, а этот научный сотрудник, ну, тот, который крабов на дому коммерчески разводил, Грум-Грижимайло его фамилия, между прочим, весьма известная научная фамилия, подходит к видеомагнитофону, нажимает кнопку…
— Ну и что? Почему вы замолчали?
— Потому что через десять секунд после этого я чуть не умер от разрыва сердца...
— А почему? Я ничего не пойму, — растерянно проговорил Роман Аркадьевич.
— Что же тут непонятного? На экране телевизора пошел трехчасовой, не меньше, порнографический фильм...
— Порнографический фильм!?
— Да. И главные роли в этом фильме играли я и Лариса.
— Как это?
— Да так! Жанна Сергеевна все вытащила из мозгов Гоши. Представляете — все. И фильм, как вы, по-видимому, подумали, был отнюдь не черно-белым, а цветным и очень хорошего качества. И это еще не все. Фильм, как я говорил, был трехчасовым, и, пока мои коллеги, раззявив рты и забыв о холодеющем трупе заведующей лабораторией, смотрели, какие мы с Ларисой выделываем коленца и позиции, я поехал к Жанне на квартиру. Дверь была заперта, но я не стал звонить, стучать, кричать, просто вызвал службу спасения, и в пять минут они вырезали замки...
— И что? Мужа она тоже убила?
— Да. Он тоже был синим и в пупырышках... Но лицо у него было довольное. Жанна, наверное, ему сказала, перед тем, как яд дать, что на том свете у них все тип-топ будет, там ведь хребтов позвоночных нет, они душам ни к чему. Увидев его труп, я бросился назад в институт с единственной целью утопить в царской водке подлейшего из подлейших короткохвостых раков. Однако ничего не вышло. Я узнал, что Жанна Сергеевна за день до смерти отправила Витю Ященко, своего лаборанта, на черноморское побережье Кавказа с приказом выпустить Гошу на волю. Зачем она эта сделала? — вы можете спросить. Не знаю. Может, потому что в его рачьей памяти был я, любимый ею человек? Когда лаборант вернулся, я поставил ему три бутылки водки, и, выпив, он рассказал, где выпустил подлеца, из-за которого погибла красивая женщина в расцвете творческих и сексуальных сил. Найти его было несложно — всех институтских крабов мы кольцуем…
Минуту они молчали, переживая драму. Роман Аркадьевич смотрел в сторону.
— Вы что затихли? Глаза отводите? — спросил, наконец, Смирнов. — Считаете меня виновником смерти Жанны и ее мужа?
— Ну, может быть, косвенным...
— Нет, вы считаете...
— Бог вам судья, — натянуто улыбнулся Роман Аркадьевич. — А что случилось с Ларисой? Вы говорили, что она умерла виртуально?
— Жадной она оказалась, и дурой к тому же, потому и умерла, для меня умерла. Больше всего на свете не люблю жадных дур, с тех пор не люблю…
— А что случилось?
— Смех и грех, а как вспомню, внутри все вянет и чернеет от злости. Представляете, через пару недель после этой истории мы с ней решили устроить праздник. На Госпремию, полученную за крабов, я купил Лоре новое белье, туфельки на высочайших каблуках, шампанского, естественно. И вот, только мы выпили по бокалу и в постельку легли, она мне говорит, вместо того, чтобы прижаться:
— Ми-и-лый, у меня для тебя сюрприз!
И давит на кнопку пульта… Вы все поняли?
— Нет…
— На наш интимный праздник она купила лицензионную кассету с порнографическим фильмом. Теперь вы поняли?
— Что-то доходит.
— Ну ладно, слушайте по буквам. Этот тип, Грум-Грижимайло, ну, который крабами торговал, никому ничего не сказав, за большие деньги продал кассету Жанны Сергеевны в видеофирму, и эти беспринципные торгаши размножили ее огромным тиражом. И надо же было такому случиться, что Лариса купила именно нас.
— Из-за этого она ушла?!
— Да. Она меня бросила.
— Вот дура…
— Почему дура? Напротив… Увидев себя на экране, она, невзирая на мою принципиальную позицию и моления на коленях, в ту видеофирму работать пошла, порнографическая звезда она теперь по всей Европе и прочей Швеции. Меня приглашали ей в пару, по всей Москве преследовали, многомиллионные контракты предлагали, но я категорически отказался. За деньги задницу показывать? Не-е-т, не то у меня воспитание.
— Мне кажется, вы правы… Я бы тоже не показывал…
Некоторое время они молчали, потом Роман Аркадьевич засобирался:
— Ну ладушки, Евгений, до свидания. Я, пожалуй, пойду, час уже с вами беседуем, жена, наверное, уже сердится…
— Да, да, конечно. И знаете, что я вам скажу на прощанье…
— Что?
— Ваша жена — я это чувствую, — в тысячу раз лучше Жанны Сергеевны. Лучше, потому что у нее есть вы и ваши дети. Любите ее больше, доверяйте, и вас минуют жизненные трагедии. И еще, вы, наверное, поняли, что я несколько привирал… описывая достоинства своих женщин. Они, конечно, были заметными, но прекрасными их делала моя любовь…