Стратегии гениальных женщин
Шрифт:
Любопытно, что в амурных делах известных исторических личностей прекрасного пола, отметившихся в истории созданием собственных, признаваемых человечеством ценностей, в большинстве случаев было отведено гораздо меньше места романтике и любви, чем женщинам, посвятившим себя любимым мужчинам. Как правило, женщины, вкусившие сочных плодов успеха, строили свои отношения на основе довольно неподкупного прагматизма и весьма жестких договоренностей с мужчинами. Поскольку им нередко приходилось вступать в прямую или скрытую конкуренцию с мужчинами на профессиональной ниве, в обычной жизни они привыкли доминировать, часто перенося эту привычку и на интимную плоскость. Двигаясь в поисках новой реальности для себя, такие женщины, если только они действительно желали достичь цели, должны были презреть устоявшееся представление о женщине. И они делали это как минимум бессознательно, противопоставляя созданным ориентирам совершенно новые, собственные, и в том числе во взглядах на любовь и секс.
Однако ключевым и объединяющим практически всех выдающихся женщин моментом является то, что они и в любви оказались бунтарками, бросающими вызов обществу. И эта плоскость их
Культ любви во имя могущества
Наиболее целеустремленные женщины, идущие к достижению власти или к другим открытым формам влияния на окружающий мир, в подавляющем большинстве относились к любви и сексуальным приключениям слишком рационально, редко позволяя себе увлекаться и быть ведомыми в отношениях. Более того, для той части женщин, для которых любовный роман нес угрозу идее или установленному миропорядку, характерно полное подавление собственной сексуальности и отказ от любви в пользу своей идеи. Но даже те случаи, кажущиеся стремлением к свободе в любви, нередко были лишь сфабрикованными мифами или мастерской игрой самих женщин, их хитроумным позерством, актерским искусством, потому что речь шла все о той же тайной борьбе с мужскими устоями, осуществляющейся при помощи исконно женского оружия.
Пожалуй, самые уникальные мифы, вынесенные на поверхность современного восприятия волнами исторических летописей, касаются небывалой сексуальной разнузданности египетской царицы Клеопатры и не ведающей границ развращенности Агриппины, жены императора Клавдия. К примеру, Клеопатре приписывают такие вампирические эпизоды, как выбор для себя мужчины на ночь, с тем чтобы утром он был умерщвлен. Сохранились упоминания и о других актах разврата царицы. Египетская владычица действительно умела создать из любовного романа театрализованное представление, причем весьма заманчивое даже для видавших виды римских властителей, однако также очевидна ее исключительная разборчивость в партнерах. Более того, летописи не приводят ни одного имени, кроме Юлия Цезаря и Марка Антония. Агриппина действительно принимала участие в безумных сексуальных представлениях своего брата Калигулы и даже соперничала со своей младшей сестрой за расположение едва ли нормального императора. С целью заговора против Калигулы она совратила известного патриция, формально претендующего на роль наследника, но заговор был раскрыт, она лишь чудом избежала смерти. Позже она обольстила приближенного другого императора, своего родного престарелого дяди Клавдия, с тем чтобы оказаться в его постели. В результате римскому сенату пришлось изменить законодательство, чтобы разрешить такой почти кровосмесительный брак. Но хотя Агриппина действительно претендует на то, чтобы предстать перед потомками сексуальным демоном, дальше реальность слишком явно переплетается со слухами, и в частности о кровосмесительной связи с сыном Нероном. Скорее всего, эти, не имеющие под собой оснований, слухи распространялись приближенными Нерона, которые жаждали пробудить в императоре враждебность к собственной матери, подобно тому как двор Августа искусно навязал римской элите и всему населению Вечного города кровавый и развратный образ Клеопатры, создав иллюзию невероятной угрозы для всей империи.
Несмотря на присутствующие в литературе многочисленные сальные намеки на развращенность Клеопатры и Агриппины, более поздние исследования вполне аргументированно свидетельствуют, что имевшие место любовные интриги предпринимались этими женщинами исключительно ради власти и социального статуса. Они действовали как высокоточное оружие при тщательной избирательности целей, и очень сомнительно, чтобы мастерские совращения, осуществленные этими женщинами, имели хотя бы косвенную связь с их чувственными желаниями. Действительно, гораздо чаще талантливые женщины использовали свою сексуальность и фантастическую изобретательность в создании обстановки, наполненной ароматом эротизма, почти исключительно для привлечения мужчин на свою сторону, использования реальных и мнимых возлюбленных для достижения совершенно иных целей, среди которых безопасность и стремление к власти занимали центральное место. Почти, потому что Клеопатра, окажись Антоний великим воителем, жила бы с ним как жена и подруга, а Агриппина, найдись в империи мужчина с волей Цезаря и статусом наследника, могла бы также вернуться к традиционной роли женщины. И еще потому, что Клеопатра, возможно, испытала короткие моменты счастья от близости с Цезарем и Антонием, тогда как Агриппина, прожив на вершине власти жизнь без подлинной любви, оказалась одинокой, опустошенной и преданной даже собственным сыном.
Итак, эти женщины были слишком мудры и осторожны, чтобы позволить себе сексуальные излишества. Они виртуозно играли мужским миром, возбуждая его любопытство и непреодолимое вожделение, но пресс общественного порицания и прямо связанная с этим перспектива изменения статуса не позволяли им заходить слишком далеко. Риск оправдывался лишь тогда, когда ставки были достаточно высоки. Клеопатра совратила Цезаря и Марка Антония вовсе не из страстной любви к этим мужчинам, она совсем не была ослеплена чувственной страстью. Эти мужчины давали ей возможность небывалой социальной свободы, пытаясь сделать ее зависимой от своих действий, они дарили египетской владычице несоизмеримо большую независимость от потрясений империи. И в конце концов, сами того не замечая, диктатор и триумвир подпали под колдовские чары ее обаяния. Агриппина действовала менее изощренно с точки зрения дипломатии, но она поражала современников таким невиданным напором откровенности, таким преступным презрением норм, что внушала страх и вожделенную страсть одновременно. При этом она никогда не преступала свой женский Рубикон, если речь не шла о жизни и смерти; другими словами, ее отчаянная смелость в отношениях с мужчинами была продиктована ужасом смерти и волей к жизни.
Отказ от любви во имя могущества
Для женщин, имеющих понятную цель, ясно выражаемую в конкретных достижениях типа влияния и власти, любовь и сексуальные отношения с мужчинами неизменно оказывались вторичными: не исключено, что как раз в силу совмещения ролей и смещения поля соперничества на мужскую половину поля. Совмещать же любовь с идеей удавалось лишь очень немногим, достигшим неограниченной свободы. Примечательно, что даже в таких случаях рамки общественного мнения для большинства из них оставались непреодолимыми тисками.
Исторические источники сохранили довольно много вызывающих материалов о гипертрофированной чувственности Екатерины Второй. Но царице, играющей на сцене мужскую роль и беззастенчиво меняющей фаворитов, пожалуй, лишь на первом этапе – от Станислава Понятовского до Григория Потемкина – была свойственна подлинная эмоциональная вовлеченность и романтическая любовь. Поиск любви закончился осознанием невозможности создать семью – в силу угрозы положению, о чем ее настойчиво предупреждали Шувалов и другие пользующиеся доверием высокопоставленные чиновники. Зато социальное положение позволило открыть для себя тщательно маскируемое полигамное желание и породило мужскую диссоциацию между духовной и чувственной любовью, другими словами, осознанное разделение ощущений на романтические, возвышенные и чисто физическую, животную, страсть. Причем ни томление по сильному мужчине-спутнику, ни чувственные желания ко времени осознания своей роли уже никогда не ослепляли императрицу – власть и управление государством всякий раз оказывались выше любви.
Подобную историю несчастной любви можно рассказать и о маркизе де Помпадур, любовнице Людовика XV. Достигшая головокружительных высот власти благодаря постельному искусству, она была духовно одинока и холодна. Эта женщина явилась зеркальным отражением сексуальных желаний монарха, максимально эксплуатируя эту сферу для достижения власти, положения в обществе и сопутствующего этому богатства. Но такая изысканная форма проституции, похоже, не принесла душевного облегчения: секс с монархом оставался всего лишь сексом, духовная близость и дружба носили весьма условный, преимущественно односторонний характер. Более того, внешне необузданный эротизм оказался лишь игрой в страсть, поскольку давался болезненной и, по всей видимости, фригидной маркизе нелегко, через силу. Жизнь наверху оказалась вечной борьбой за власть и лишь относительно независимым существованием – в неописуемой роскоши, но лишенным человеческого тепла и любви. Маркиза де Помпадур, которая приобрела свое влияние благодаря искусству любви и совращению короля Людовика XV, в конечном счете была равнодушна не только к многочисленным мужчинам двора, но и к самому Людовику. Ее редкий дар воспламенять был результатом борьбы за социальное положение, а не за удовлетворение собственного сексуального желания. Отдавая себя во власть влиятельного самца, она преследовала цель оказаться для него желанной самкой, а затем и преданной подругой, но ее желание не подстегивалось собственной страстью. Страсть была вынужденной рельефной декорацией, которая нужна мужчине. В любом случае, представление общества о рамках поведения женщины не только влияли на мотивации обычных женщин, но и касались выдающихся личностей прекрасной половины человечества.
Несколько трансформированной, внешне «очеловеченной» и более цивилизованной оказалась жизнь во власти Маргарет Тэтчер. На первый взгляд, Железная леди – одна из немногих женщин от власти, которая сумела не отделять от своей четко поставленной цели то человеческое, что присуще любой женщине. Но если вникнуть в ситуацию глубже, черты наигранности проступят сквозь тщательно и профессионально нанесенный политический макияж. Вторичность любви и семьи прослеживается на незавидном положении мужа при жене-премьер-министре, слишком условной заботе о сыне и слишком большом пристрастии к политике. Была ли любовь в жизни суровой и сдержанной Мэгги? Возможно, да, если говорить о первых годах замужества. Но со временем игра современного политика и государственного деятеля стал а настолько объемной, что заполнила весь внутренний мир азартного игрока, не оставляя места для другого выбора. И Маргарет Тэтчер не стала исключением; можно дискутировать о ее теплых семейных уик-эндах, однако «удельный вес» жены и матери был в ее положении настолько ничтожен, а «дело» – настолько весомее всего остального, что можно говорить о вытесненной чувственности и сознательном отказе от влечений. Кроме того, постоянное нахождение среди наиболее влиятельных политиков планеты мужского пола и неминуемая трансформация восприятия образа сильного и привлекательного мужчины вряд ли способствовала сохранению адекватного уровня чувственных отношений с мужем, который, объективно, к моменту премьерства своей супруги уже не соответствовал ее статусу. С того времени социальное положение стало руководить семейным укладом, и, по всей видимости, это не вызывало дискомфорта у первой леди Великобритании. Кстати, даже в условиях отсутствия шансов на флирт она не скрывала явных симпатий к президенту Соединенных Штатов Рональду Рейгану. Поэтому в случае с Маргарет Тэтчер есть смысл говорить о сублимации эмоций, связанных с отношением к противоположному полу.