Страус – птица русская (сборник)
Шрифт:
Но, как всякое бесовское порождение, эта треклятая башня просто так уйти из сознания Петербурга не может. Она еще способна намутить много воды. «По башне» наметился раскол среди, как говорится, работников культуры: одни обращаются к президенту и гражданам, высказывая свое неприятие «четырехсот метров бесстыдства», другие, напротив, делятся жаждой увидеть еще при своей жизни этот символ эффективного менеджмента. Причем в сонме противников башни – писатель Татьяна Москвина (это я), а в бригаде сторонников – тренер по фигурному катанию Тамара Москвина, то есть Москвина против Москвиной получается!
По этим пиар-технологиям остается еще найти другого Гребенщикова, другого Басилашвили и другого Битова, чтоб
Но мне совершенно не хочется воевать с Тамарой Москвиной – почтенным и уважаемым человеком. Я не знаю, по каким мотивам она подписала чужой бездарный текст, расписывающий прелести газпромовской башни. Но догадываюсь. По тем же самым мотивам когда-то талантливейший Товстоногов ставил жуткие спектакли про Ленина, великие актеры читали по телевидению «Малую землю» Брежнева, выдающиеся композиторы сочиняли кантаты и оратории, славящие партию, и т. д. У власти всегда есть рычаги воздействия на деятелей культуры. Но шло время. И что осталось от той власти и тех деятелей?
Только то, что было сделано от души и по совести. А все спектакли, оратории, фильмы и книги, сделанные по указке, провалились в небытие. И всё, что сделано не по совести, а по приказу, из корысти, из страха, из конформизма, – всё это стремительно несет человека в забвение. И очень часто в это забвение обваливается и то хорошее, что человек успел сделать.
Я, конечно, пишу это не для спящего сознания Татьяны Булановой, которая у нас теперь на телевидении рассказывает о событиях культуры, с трудом вспоминая, что ей там редакторы понаписали. И не для Александра Невзорова, которого двадцать лет по инерции называют журналистом, когда он давно стал профессиональным любителем денежных знаков.
Если эти и другие лица, к примеру, завтра навсегда улетят на Луну, культура наша ничего не потеряет. Но среди тех, кто подписал письмо, одобряющее башню Газпрома, есть действительные авторитеты, и это люди немолодые.
Надеюсь, здоровье их крепкое и им не понадобится в ближайшее время попасть на обследование с помощью томографа – прибора, сканирующего состояние головного мозга. Ведь в таком случае они бы узнали, что подобных приборов в городе три, на них тысячные очереди. Не дай бог им придется задуматься: а кстати ли в городе, где три томографа, строить не нужную никому башню в четыреста метров? И что такое «деньги Газпрома» – уж не наши ли это деньги, полученные от эксплуатации общего национального достояния, очень тихо, мило и начисто отобранные у нации «эффективными менеджерами»?
В Интернете подписавших письмо за башню награждают такими эпитетами, что жутко делается. Надо же было до такого состояния довести психику города и особенно молодежи! Надо же было проявить столько бездарности именно по части пиара, чтоб не суметь объяснить даже немногие положительные стороны своей политики и вызвать нутряную неиссякаемую ненависть!
Ведь не башня сама по себе вызывает эту ненависть, а весь порядок неправедной жизни, где нет даже уголка справедливости. Здесь инкассаторы грабят собственные банки, милиционеры за просто так убивают граждан, а хранители музеев воруют охраняемые экспонаты – да что мне кудахтать, вы разве сами не знаете? И вот крошечный «культурный слой» этой жизни, чайную ложку «сливок», которую удалось наработать, – и ту хотят расплескать, расколов интеллигенцию, загрязнив чертовыми лапами репутацию творческих людей. Теперь разве я могу со спокойной душой пойти в новый театр Бориса Эйфмана, когда и если он откроется? Нет. Теперь, когда Эйфман подписал письмо за башню, я буду думать о нем не как о талантливом творческом человеке, а как о марионетке самозванцев, губящих Петербург. Я этого не хочу, но думать иначе я не смогу.
Но положимся на всеисцеляющее время… Может быть, «раскол по башне» станет уроком для работников культуры и приучит их следить за репутацией, не поддаваться на посулы тех, кто им не друг на самом деле, а лютый враг. Может быть, шизофреническая ситуация в сознании Петербурга, когда Москвина оказалась против Москвиной, сгладится, отболит, исчезнет. Может быть, как поется в романсе, «минует печальное время, мы снова обнимем друг друга»! Но это произойдет не раньше, чем идея мерзопакостной башни – памятника беспримерному в мировой истории воровству! – навсегда улетучится с трагических берегов Невы.
Тоска по областной судьбе
Разговорам о том, что с городом на Неве «что-то не так», что он стал «великим городом с областной судьбой», уже почти четверть века. Но оглядываясь теперь туда, в перестроечный Ленинград, думаешь с русской тоской, обогащенной петербуржским синдромом: эх, пожить бы хоть денёк в виде культурного отдыха там, в «областной судьбе»!
Там детишки играли себе без присмотра на улицах, очищенных дворниками. Минимальная зарплата была 70 рублей, а квартплата – что-то смешное вроде 2 рублей. Медицина и образование были реально бесплатными. Русскую классику издавали тиражами в полмиллиона экземпляров. На эстрадах этого города пели Хиль и Пьеха, а в подполье – Гребенщиков, Цой и Кинчев. Дикция и речь ведущих были нормативными, то есть образцовыми. Тем более что Ленинградское телевидение вещало на всю страну. Да, тогдашнее начальство было чудовищным, а газеты – нечитаемыми, но как раз этот параметр «кодекса времени» ничуть не изменился…
(Ценили мы это? Разумеется, нет. Что мы были бы за люди, если бы умели ценить действительность! С ужасом предполагаю, не будем ли мы лет эдак через двадцать так же рыдать по бесконтрольному Интернету, частной собственности и свободным поездкам за границу?)
Что такое из себя представляет нынешний Санкт-Петербург, сказать трудно. Могу нарисовать разве такой образ-сравнение: представьте себе, что из белого лимузина вылезает господин во фраке с орхидеей в петлице, при этом он в грязных подштанниках, небритый, помятый и босиком. Этот господин одновременно плачет, ругается, декламирует стихи, просит милостыни и утверждает, что он из царской семьи, внук Ленина, гражданин мира и человек будущего… Во всяком случае, проклятие «областной судьбы» этот господин, конечно, преодолел. Скромная, расчетливая провинциальная жизнь явно не для него.
С 2003 года в Петербурге утрачен здравый смысл. Здесь возобладали дилетанты и прожектеры, аферисты и рвачи. В результате под безумные проекты нарыто котлованов на миллиарды, и ничего не построено, и не будет построено. Город лишился телевидения, и в этом традиционно обвиняют Москву. Но Москва ли виновата в том, что некие господа два раза с размахом обновляли вещание, а потом выяснилось, что оно по-прежнему никому не нужно, и вдобавок оказалось, что куда-то в лихорадке обновлений делась доля города в акциях Пятого канала?
Где эта доля? Где теперь архив Ленинградского телевидения? Кто персонально виноват в том, что здание на Чапыгина 6 стоит пустое?
Допустим, я это знаю, ну и что? Какая мне радость, если провидение будет медленно и долго наказывать этих корыстных гадин? Ведь наказание приходит так неспешно, что настигает совсем не тех людей, которые грешили. Пока там Высший суд разберет дело, пока оно поступит в Главное управление исполнения наказаний – глядишь, прошли годы, и божий пристав является не к бодрому грешнику, а к побитому молью старичку. «В таком-то году украл, предал? Вот вам по исполнительному листу рак желудка». А ему уже и так по законам физиологии положен рак желудка. В общем, никакого удовольствия.