Страж неприступных гор

Крес Феликс В.

— О нет, нет, — сказала она. — У меня трясутся руки, ладно… Но я не дура. Ты доказала мне, что хотела, и я поняла. А теперь объясни, что происходит.

— Объяснить… Но как? — беспомощно спросила Хайна, опираясь спиной о стену и глядя в потолок, поскольку за этот день у нее слишком часто выступали на глаза слезы. — Она говорила: «Будь осторожна, тебя могут ждать. Ферен один, хотя здесь он состоит из трех частей». Но я не поверила. И пришла открыто к королеве, чтобы обо всем ей рассказать. А Охегенед мне говорит: «Королева не принимает». Что можно сказать королеве, которая не принимает? Как ее убедить? Можно лишь прийти ночью, воткнуть копье в кровать и сказать: «Если бы я хотела тебя убить, тебя уже не было бы в живых, госпожа».

— Ты пришла открыто? В городской одежде и в маске?

— Маска? В маске… — Жемчужина рассмеялась, даже не пытаясь скрыть слезы. — Дай догадаюсь, ваше высочество, — что тебе

обо мне приснилось? Но мне тоже кое-что снилось — что однажды я умру за тебя… А что? Нельзя о чем-то мечтать? Сука королевы — все так говорят и думают… Я бы могла гордиться.

Она подняла руку и, коснувшись шелка на лице, одним движением сорвала ткань.

— Четыре или пять дней… я сбилась со счета, — сказала она, идя к постели, и по мере того, как она удалялась от окна, свет вырывал из полумрака черты ее лица. — Женщина? Не знаю… Я что-то видела, там что-то было… человек… или не человек, не знаю что…

Зрачки застывшей на постели Эзены расширялись от ужаса все сильнее.

— Несколько дней на краю обрыва, — говорила Хайна с гримасой боли на кошмарном лице. — Она… это нечто… лечило меня и забавлялось со мной… Оно было убеждено, что я его невольница, исполню любой приказ, прихоть, убью Анессу… может, даже тебя, достаточно лишь повелеть. Казалось, будто меня столкнули в пропасть, и это нечто думало, что я упала на самое дно, а я… я держалась за край. И делала все, чтобы не было видно моих переломанных пальцев, которыми я цепляюсь, потому что тогда… хватило бы одного движения. Чтобы я по-настоящему рухнула в пропасть и, может быть… пришла тебя убить. Я боялась дышать без приказа, чтобы оно не узнало… чтобы не обнаружило, что у меня есть воля.

Эзена не в состоянии была смотреть на то, что осталось от девушки, которая получила сертификат Жемчужины не только благодаря знаниям и умениям, но и красоте. Она закрыла лицо руками, едва слыша, что говорит ей Жемчужина. Однако она все же слышала — и, похоже, уже понимала.

У дрожащей от волнения Хайны все сильнее срывался голос.

— Я лизала ей ноги, потому что она так хотела… Или говорила: «Не здесь, только вот тут, чуть пониже», а я вырезала себе кусочек плоти с лица в том месте, куда она показывала пальцем. Она любила… оно любило… — Черная Жемчужина пыталась откашляться, но хрипота не проходила. — Оно любило смотреть, как я протыкаю себе ножом щеку или нижнюю губу и высовываю сквозь дыру язык… потому что это было смешно, очень смешно…

— Перестань…

— Нет, я… должна. Она блевала мне на лицо, отчего заживали раны, и вскоре даже уже не болели. Потом… снова все сначала. Я набиралась сил, она кормила… оно кормило меня. Женщина? Не знаю. Да, но как будто без кожи, вся из красного камня… Иногда совсем как человек… а иногда только очертания, красный контур в воздухе… Рубин Дочери Молний? Но я помню ее… помню мой рубин, Роллайна. Я, Делара. Тот рубин был мертвый. Обычная вещь. Ядовитая, опасная… Но только вещь.

Эзена молчала, все еще закрыв лицо руками.

— Если бы я могла ее убить… Но один раз я ее уже убила, копье прошло навылет! Потом я боялась пробовать, чтобы оно не открыло мою тайну. И только повторяла: Эзена, Эзена… ибо порой уже забывала, зачем, собственно, это все…

Королева вскочила и села на постели.

— Перестань! — крикнула она, сжимая кулаки. — Перестань, или я тебя убью! Что ты со мной делаешь?! То же, что и она с тобой?!

Она замахнулась, словно собираясь ударить Жемчужину, но вместо этого обняла ее и прижала к себе. Обе расплакались.

— Я все это… исправлю, — сказала сквозь рыдания Эзена. — Только… не знаю как…

Хайна, вся дрожа, давилась слезами, прижимаясь лицом к ее груди. Вся ее решительность куда-то пропала, исчезла сила воли, приказывавшая довести до конца самое важное дело в ее жизни. Воительницы больше не было; осталась лишь униженная, обезображенная до конца жизни девушка, которая наконец могла излить все свое горе.

6

Раладан скверно ездил верхом, но спешить умел. Он высадился на дартанском берегу, имея перед собой прямую дорогу до Роллайны, умного товарища рядом и туго набитый кошелек. Купив лошадей, он вскоре их продал, приобретя свежих. Сопровождавший его Сайл был, правда, родом не из этих краев, однако чистый дартанский звучал в его устах понятно даже для самого глупого мужика из деревни; для Раладана, который, кроме гаррийского, владел только киненом, правда, обогащенным немалым запасом слов из собственно армектанского, второй офицер Ридареты стал неоценимым помощником.

Они потратили немало времени. Дартан, край, в котором путешествия считались делом торговцев и бродяг, славился худшими дорогами в Шерере. Не считая, естественно, Громбеларда — в Тяжелых горах никаких дорог вообще не имелось. Еще хуже

обстояло дело с мостами, многие из которых к тому же были сожжены в минувшую войну и до сих пор не восстановлены. Невообразимо темное крестьянство, для которого в полумиле от деревни простирался лишь «большой край», иногда могло показать путь к броду, а иногда нет; может, когда-то дедушка видел «подле двух дубков» какую-то песчаную отмель, но теперь уже не было никаких дубков, а тем более песчаной отмели, не говоря уже о дедушке… В подобных обстоятельствах путешествие заняло у двух всадников несколько дней. Когда они наконец остановились в Роллайне, в предместье Арбалетчиков, стоял уже вечер, и усталые путешественники поняли, что потеряли еще один день. Агарский князь не знал местных обычаев, однако ему хватало воображения понять, что он мало чего добьется, отправившись в полночь в королевский дворец. Пойти туда он мог только завтра. Если бы он еще знал, что в тысяче шагов от них ведет на городскую стену лестница, с помощью которой именно сейчас сокращает себе путь девушка в маске и дешевой одежде горожанки… Раладан появился в Роллайне в тот же самый день и то же самое время, что и Черная Жемчужина королевы. Но она не была подозрительным чужеземцем, желавшим получить аудиенцию у могущественной правительницы. Она шла прямо к стражнику, которому достаточно было напомнить пару слов. Тех слов, которые он слышал постоянно, ибо они короче всего описывали его обязанности: «Только я и королева, солдат. Она или я».

Этой ночью не только королева не могла заснуть и не только она боролась с собственными мыслями. В средней руки гостинице в предместье двое путников сняли комнату. Сайл похрапывал (честно говоря, вполне умеренно), Раладан же лежал, глядя на едва видимую в темноте потолочную балку, и размышлял, поскольку на пиратском паруснике было не до размышлений, а в дороге у него настолько болела отбитая задница, что он не мог как следует сосредоточиться — лошади отличались исключительно неровной палубой и непродуманным такелажем. Теперь он пытался собрать воедино все свои познания о Шерни и Шерере — на что, как он вскоре понял, требовалось самое меньшее несколько недель. Чего бы ни касалась мысль, оно сразу же оказывалось связанным с чем-то другим: три сестры наводили на мысли о Ферене и Отвергнутых Полосах, Полосы — о Рубине Дочери Молний, Рубин — о Ридарете… В глубинах памяти звучали слова мудрого Тамената — не только о Ридарете, но также и ее дочерях, единственных «Рубинчиках», которым она дала жизнь, если это вообще была жизнь… Нескончаемое путешествие по маленькому и тем не менее сложному миру, над которым висела однородная, явная, исчислимая, и вместе с тем столь непростая и таинственная сила. Раладан в общих чертах видел и понимал проблему, которая перед ним стояла, но… ему не хватало терпения. Из того, что до сих пор говорилось о Ферене, Проклятых Полосах, равновесии Шерни и законах всего, наиболее ему понравились некоторые суждения Тамената. Старый мудрец любил притворяться человеком более простым и глупым, чем на самом деле, а может, просто знал, что описание мира для живущих в нем существ следует хоть немного упростить. Так что порой он насмехался над Шернью, вставлял странные придуманные им самим словечки, относился к ней с пренебрежением, высмеивал, недооценивал. Возможно, он даже в самом деле верил, что все именно так, как он говорит.

«Шернь Шернью, сынок, а палка палкой. Если на тебя нападут паршивые собаки, тебе понадобится палка, а не Шернь. Шернь тебе вообще не нужна. Миру — да, но не тебе, так же как и какому-либо другому человеку, — объяснял он когда-то за кружкой водки, поскольку, хотя и не имел „проблем с пьянством“, выпить и умел, и любил. — Видишь ли… как бы это сказать… Всегда нужно искать самый простой способ и объяснение. Что это значит? Да, сразу же отбрось все, что тебе не нужно. Тебя уничтожит лишь то, во что ты веришь или чего боишься. Здесь, в Шерере, нет ни одной вещи, ни одного явления… Слышишь, князь? Ни одного! Нет ни одного явления, вывалившегося из задницы Шерни, которое нельзя было бы победить или приручить доступными каждому способами. Именно это и есть закон равновесия, первый из законов всего. Все сущности Шерни уравновешивают друг друга, но и для любых сил Шерни на основе явлений, происходящих под небом Шерера, должен найтись противовес в обычных механизмах, правящих этим миром. Мы имеем дело с весьма стабильной системой; ее устойчивость следует именно из этой стабильности. Миром не правят и не могут править Полосы, их сила — вонючее дерьмо, простой обман, тем больший, чем необычнее или страшнее он выглядит. Полосы могут выставить против тебя стотысячный флот, но если ты не испугаешься и подойдешь ближе, то увидишь эскадры парусников из пергамента, которые уже пропитываются водой… Понимаешь, о чем я? Здесь, в Шерере, мы у себя, и власть принадлежит нам. Не Шерни, Алеру или другим силам. Даже столь старым, как твои Просторы».