Страж. Тетралогия
Шрифт:
— Я не уверена, что ди Травинно открыл нам все, а не только то, что мы должны знать. Ни у кого из Братства нет доступа к кузнецам. Мы не знаем, кто они, где они и почему помогают нам, создавая клинки. У нас нет никакой информации. Вообще ничего, кроме легенд, которые на самом деле могут быть такой же ложью, как и многое другое, о чем говорят люди… Сегодня я отправила письма всем магистрам, и вечером у меня встреча с ди Травинно. Ты тоже присутствуешь. Но сначала надо проводить Натана и Шуко.
Гертруда встала, и мы вместе вышли в коридор, где, как и прежде, ее караулил молчаливый клирик, тенью следовавший за нами до тех пор, пока мы не оказались в папских садах. Только здесь он отстал, отойдя в сторону, позволяя нам в одиночестве пройти по пустынным дорожкам, мимо благоухающих розовых кустов, мягко журчащих небольших фонтанов и прекрасных статуй — к внешнему двору и арсеналу.
Здесь нас уже ждал Натан, который о чем-то перешучивался с Милой.
— Гертруда, можно тебя на минуту? Рассуди нас, — попросил ньюгортец.
— Я сейчас, — сказала она мне. — Посмотри пока, что там делает Шуко.
Шуко дымил трубкой, неспешно складывая свои немногочисленные вещи в сумку.
— Вино на столе. Разливай, — произнес он вместо приветствия. — Когда отправляешься?
— Завтра. Здесь с моими делами покончено. Поеду к восточному побережью, а оттуда кораблем до При. А там уж доберусь до Шоссии. А ты?
Он пожал плечами:
— Как Натан решит. Сейчас я, пожалуй, доверюсь его выбору. Если увидишь сегодня ди Трабиа и Меризи, передавай от меня привет.
— Ди Трабиа уехал с герцогом на юг еще вчера, — сказал я. — А художник обещал зайти вечером.
— Ну и ладно. Может, когда-нибудь еще и встретимся. — Цыган затянул тесемки. — Где твоя свита?
— Как всегда, где-то поблизости.
— Хотел сказать тебе о Пугале. — Он выпустил колечко табачного дыма. — У него есть особенности? То, что нехарактерно для других одушевленных?
— Трудно ответить. Я редко сталкивался с такими созданиями раньше. Ты специалист…
— Черта с два я специалист. Им была Рози, а я так, наслушался от нее понемногу. Оно сильное, но ты это и так прекрасно знаешь. И может перемещаться, судя по тому, что оно проделало со шкафом. Что еще я упустил?
— Ему в большинстве своем плевать на Святую землю, распятия и звон колоколов. Ну и еще у него есть некое чувство юмора.
Шуко усмехнулся:
— Если святые реликвии его не смущают, то это не демоническое отродье, а что-то иное. А насчет чувства юмора, оно слишком извращенное, чтобы я смеялся. Я понаблюдал за ним в эти дни и хочу сказать, что о таком никогда не упоминалось в бестиариях. Оно достаточно сильно, чтобы покидать оболочку, в которой зародилось, и у меня есть предположение, что даже если пугало-предмет уничтожить, то Пугало-душа останется, хотя, возможно, и ослабнет. Впрочем, я не сомневаюсь, что у тебя хватит сил убить его кинжалом.
— У меня нет таких далеко идущих планов.
— А следовало бы их заиметь. Жизнь, Синеглазый, штука забавная. И чувство юмора у нее примерно как у твоего Пугала. Никогда не знаешь, куда тебя выведет судьба.
— Считаешь, оно для меня опасно? — прямо спросил я.
— Не знаю. Думаю, что если бы хотело тебя убить, то давно бы уже это сделало. Ты для чего-то ему нужен.
— Да. Ему со мной веселее.
— Не будь ребенком. Если бы оно хотело избавиться от скуки, то таскалось бы за бродячим цирком, а не за тобой и было бы гораздо менее ограничено в том, кого шинковать серпом. Повторю — ты ему нужен.
— Не могу представить зачем.
— Как и я. Но оно будет рядом до того момента, пока ты ценен для него.
— Если я настолько ценен, то что же Пугало не бросается спасать меня, как только вокруг случаются неприятности?
— Это ты уже у него спрашивай, дружище. Кстати говоря, все больше и больше стражей узнают о нем. Пока вокруг тебя друзья, все неплохо, но рано или поздно слухи о твоем необычном друге дойдут до магистров.
— И что? В обязанности стражей не входит уничтожать одушевленных, даже если они являются темными сущностями, при условии того, что они не причиняют вред людям.
— Твое еще как причиняет.
— Только негодяям и убийцам и только с моего разрешения. Все вопросы по уничтожению такого одушевленного принимают не стражи, а церковный совет инквизиции.
— На досуге прочитал кодекс? — усмехнулся он.
— Надо же когда-нибудь узнать, о чем там говорится.
— Это не поможет избежать проблем.
— Я как-нибудь справлюсь.
— Ну, смотри, — пожал плечами цыган. — Некоторые из магистров, старичье и консерваторы, будут очень недовольны.
— Они всегда недовольны, — беспечно отмахнулся я.
— А если поступит прямой приказ убрать его? Ладно. Можешь не отвечать, — Шуко закинул сумку на плечо и взял стакан с вином. — Ну будем, старина. Надеюсь, еще свидимся.
— Вне всякого сомнения, — кивнул я ему.
Вино было с горчинкой, и его вкус все еще оставался у меня на языке, когда Шуко, насвистывая, вышел во двор и начал прощаться с Гертрудой.
— Ну, Людвиг, до встречи, — улыбнулся Натан, протягивая мне руку. — Береги себя.
— Ты тоже. И смотри в оба. Времена меняются.
— Я заметил.
Он похлопал ладонью по своему кинжалу и вскочил в седло:
— Я готов, Шуко.
Через ворота Риапано цыган выехал первым, на прощание подняв руку, но так и не обернувшись, считая это слишком плохой приметой перед дальней дорогой. Натан подмигнул нам напоследок, а Мила, сидевшая позади стража и обнимающая его за талию, улыбнулась мне и Гере, а затем положила голову ему на плечо.
Мы остались одни. Гертруда взяла меня под локоть, сказав: