Страж. Тетралогия
Шрифт:
В который раз я подумал — какое счастье, что поблизости нет Проповедника. Эта неприкаянная душа с удовольствием называет меня дураком, ослом и недалеким идиотом, а также осыпает цитатами из священных книг. Например, про псов, возвращающихся к падали, словно глупец, повторяющий глупость свою. [34] Обязательно сказал бы, что, к примеру, Пауль бы точно не отдал свою жизнь на милость Шуко, опасаясь его вспыльчивости и излишних эмоций.
Я закрыл глаза, вспоминая Розалинду и ее учителя. Глухая тоска подтачивала меня изнутри. Нас, стражей, слишком мало осталось, и каждый год становится все меньше и меньше. Мы гибнем в городах, деревнях, на заброшенных кладбищах и в дремучих лесах, пытаясь защитить людей от злых душ. И каждая наша потеря хорошо видна во время ежегодных сборов в Арденау, когда кресло товарища или знакомого остается пустым. Мы привыкли забывать об эмоциях и не оплакивать наших мертвецов, потому что каждый из нас в любой миг своей жизни знает, что может не вернуться после встречи с одной из темных сущностей. Мы стараемся стать черствыми, в первую очередь для самих себя, чтобы выжить тогда, когда эмоции могут погубить.
34
Здесь приводится неточная цитата из Книги Притчей. 26:11.
Нас так воспитывали, иногда выбивая жалость, горе и сострадание палками, как бесполезные чувства, способные убить стража ничуть не хуже, чем нерасторопность при встрече с окуллом.
Это правильно. Но порой мне кажется, что мы перестаем быть людьми и становимся бездушным оружием с холодным разумом, у которого совсем нет сердца. Иногда это обстоятельство меня чертовски пугает.
Время тянулось бесконечно. Солнце появилось вначале в самой нижней арке арены, затем — в средней, наконец, в верхней и, преодолев портик, неспешно поползло по небу. Я расслабился и, закрыв глаза, ждал.
Волноваться не имело смысла. Я знал, что она придет, потому что деваться ей было некуда. «Связывающие кандалы» сковали нас навеки, и разбить их можно было лишь со смертью одного из связанных. Эта фигура тянула из темной души силу, жгла ее, и та жаждала избавиться от свалившейся на нее напасти. Как только тварь оправится — она придет и постарается прикончить стража, причинившего ей страдание.
И она пришла. Я почувствовал ее присутствие, открыл глаза, положил руку на кинжал. Душа предчувствовала ловушку, поэтому сохраняла осторожность, ходила кругами, и я чувствовал, как ее злоба и ненависть то приближаются, обжигая иглу в моем сердце, то отдаляются. Наконец, она решилась — выползла из мрака на свет, на арену, и мою спину пронзил ее злобный взгляд.
Благодаря «Кандалам», я видел все глазами жемчужной твари, убившей моих товарищей. Видел, как шаг за шагом сокращается расстояние между нами, и старался дышать глубоко и ровно, не обращая внимания на пот, скатывающийся по моей спине и промочивший рубаху.
Рано. Слишком рано.
Еще чуть-чуть.
Ближе. Чтобы у темной не было даже малейшего шанса сбежать. Мои пальцы крепко, до боли, сжали рукоять кинжала, и в тот момент, когда она прыгнула на меня, я со всего маху воткнул клинок в землю.
Впитавшиеся в песок фигуры взорвались, обжигая саму основу темной части души, я откатился, хлестанул золотым шнуром, оттягивая воздух так, что он ударом отправил моего противника на следующую ловушку.
Беззвучный гром заставил арену содрогнуться. Часть арки на южной стене с грохотом рухнула вниз, расколовшись на множество каменных осколков. Душа бросилась прочь, к выходу, но нарисованный мной гигантский контур сдерживающего круга не дал ей возможности пробиться. Она ударилась в стену раз, другой, а затем развернулась, клацнула зубами и кинулась в мою сторону.
Я выкрикнул формулу ослабления, прыгнул назад, на спасительный островок, взвивая вокруг себя все то светлое, что было во мне. Меня окутало мягкими пушистыми крыльями, и тварь, врезавшись в эту преграду, покатилась по земле, задевая фигуру за фигурой, каждая из которых причиняла ей все больший и больший ущерб.
Вся точно рассчитанная мной схема сработала, словно бесценный фейерверк, который запускают на Пасху в княжестве Сарон. Я щурился, следя за тем, как сущность мерзкого создания начинает подрагивать и тускнеть. Но, как и любой фейерверк, ловушки закончились неоправданно быстро, и из всех козырей в моем рукаве остались лишь кинжал и опыт, а душа все еще продолжала держаться на ногах, и в ее глазах было обещание мне всей боли мира.
Я начал отступать к выходу, держа кинжал в вытянутой руке, защищаясь от противника. Мне предстояло заманить ее туда, где фигуры и знаки Шуко завершат начатое.
Темная метнулась влево, затем вправо, попыталась подцепить меня рукой за ногу, дотянуться, коснуться, но я был настороже, и кинжалу не хватало лишь малости, чтобы пронзить ее. Она вилась волчком, быстрым и опасным, я стал выдыхаться, но смог допятиться до условленного места.
А затем в дело вступил цыган. В воздухе, словно распахнутые книги, закружились знаки. С каждой секундой они разгорались, набирая все большую высоту за спиной души, а затем, достигнув наивысшей точки, рухнули вниз. Первая пятерка упала недалеко от темной, с грохотом подняв землю и проламывая каменный пол сцены. Душа развернулась к новой угрозе, и оставшиеся знаки попали ей в грудь и голову, смяв, протащив и раскатав в лепешку.
Я, несмотря на жар, вытащил из воздуха золотой шнур, оплел ноги корчащегося в пламени изгнания жемчужного уродца, не давая тому уйти.
— Давай! — заорал я Шуко.
Шнур резко дернулся у меня в руках, сдирая с ладоней кожу, из глаз брызнули слезы, и я пропустил момент атаки. Не знаю, что там придумал цыган, но это было впечатляюще. Золотой трос просто-напросто растаял у меня в руках, мои зубы клацнули, волосы встали дыбом, а пол под ногами вздулся пузырем, и во все стороны шибанули разноцветные лучи, защитившие от души, которая, несмотря на все раны, желала добить меня.
Это была самая живучая тварь на моей памяти. Мы потратили на нее весь свой дар, можно сказать, уронили на нее гору, но она продолжала сопротивляться и не желала покидать наш мир.
Шуко неожиданно оказался рядом, помог мне подняться:
— Давай прижмем ее к стенке.
В его словах слышалась холодная ненависть.
Мы двинулись на душу, и она стала пятиться, угрожающе шипя. На ее морде появился испуг, так как кинжал и бритва не оставляли ей никаких шансов. Я собрал остатки своего дара, плеснул ей в морду невидимым пламенем. Душа в отчаянье кинулась в сторону, ударилась в преграду круга, и тот, не выдержав этого напора, растаял.
— Черт! — заорал Шуко и бросился следом за беглянкой.
Я не отставал до тех пор, пока мы не покинули арену. Лишь на пустырях, потеряв последние силы, упал и не смог подняться.
— Не упусти ее! — крикнул я вслед убегающему цыгану.
Меня вырвало, скрутило дугой, и я пожалел, что во время драки обронил флягу с молоком. Сейчас бы она мне очень пригодилась.
Я не помню, как оказался на ногах, как побежал следом за ними к жилым кварталам Солезино. В голове билась одна мысль — не дать ей уйти, набраться сил, выжить. Понимал, что второго шанса прикончить ее у нас не будет.