Стража Лопухастых островов (сборник)
Шрифт:
Шумно прилетал Казимир Гансович. Он сейчас жил в пустой собачьей конуре на каком-то «ого-го-роде», а кормился то на болотах, то на разных птичьих дворах: лето – благодатная пора и для беспризорных гусей.
Иногда на барьер бассейна бесшумно прыгали белые гипсовые ноги. Над ними ощущалось невидимое мускулистое тело штангиста Жоры.
– Репивет, лопухастые, – говорил атлет и ему отвечали:
– Репивет, Жора! Как дела?
Жорины дела были неплохи.
Ребятам стала известна его сердечная тайна. Оказывается, куриные ноги от старой избушки были не куриные, а как у водоплавающей
Бывало, что Жора делился своими планами. Хотел Жора устроить на Одиноком Петухе поселок для… кого бы вы думали? Для бывших гипсовых скульптур!
– Ведь многие из них сейчас такие, как я, – охотно объяснял Жора друзьям. – Не все, конечно. Те, что были просто гипсовыми болванами, они и не почуяли ничего, когда их расколотили. Но ведь были и такие, которых люди любили. Глядели на них по-приятельски, разговаривали даже с ними. Вот, как со мной, например… Или как со здешними пацанятами, которые плясали вокруг фонтана… У таких скульптур, братцы, появляется в конце концов этакая живая душа. Или, по-научному выражаясь, энергетическое тело. Ну, опять же, вроде как у меня. Гипс можно расколотить, а такое вот невидимое тело, оно все равно остается… – И Жора с удовольствием поводил энергетическими плечами.
Степка однажды спросила:
– Дядя Жора, эти ребята с фонтана, они теперь где?
– Какой я тебе «дядя»… А ребятишки эти, когда их тут порушили, разбежались кто куда, по двое, по трое… Живут в лопухах на окраинах. Четверых мы с Лебёдушкой уже нашли. Это Ванюшка, Настя, Катя и Бориска. Ну и других скоро сыщем. Услышат про нашу затею – сами прибегут. Ядвига Кшиштовна поможет на острове жилье соорудить…
– А может быть, Ядвига Кшиштовна разработает технологию, чтобы вы стали видимыми? – спросил Лапоть.
– А зачем? – удивился Жора. – Так нам гораздо удобнее. Можем путешествовать где хотим, никто не обращает внимания. Никому не мешаем и нам никто не мешает…
Услышав о путешествиях, Казимир Гансович вздохнул (по-гусиному, разумеется). Потому что с дальними перелетами у него дело не клеилось. Понимал, что до Африки не дотянуть.
– Ты, Казя, потерпи еще малость, одну зиму, – сказал гусю Жора. – Вот наладит наш невидимый народ жизнь на острове, а потом начнем путешествовать по белу свету. С будущей весны. Нам ведь в пути много не надо, была бы компания хорошая. И ты с нами. Мы по травке, ты по воздуху. Устанешь – присядешь мне на плечо… Чего тебе какие-то незнакомые гуси? А с нами ты подружишься обязательно…
Лапоть подтвердил Жорины слова:
– В самом деле, Казимир Гансович. С дикими гусями у вас может возникнуть психологическая несовместимость, а с ребятами вы всегда находите общий язык. Неважно, что они будут невидимые. Все равно лопухастые…
– Га?.. Ого-го… – отозвался Казимир.
– А мы – на ступе! – сказал Генка и бултыхнул ногами.
– Если разрешит Ядвига Кшиштовна, – охладил его энтузиазм разумный Соломинка.
В самом деле,
– Пока раз в две недели, не чаще, – ответила она на их просьбы. – А дальше будет видно… – Судя по всему, она опасалась, что лопухастый экипаж посворачивает себе шеи. Спорить и упрашивать ребята не решались…
Но можно путешествовать и на «Репейном беркуте»! Пусть не так далеко, как Жора со своим невидимым народом, но все равно интересно! Власик, например, предлагал отправиться на поиски живущего в Плавнях дракона. Чтобы подружиться с ним и снять про него фильм. Теперь-то, с помощью стекол Ядвиги Кшиштовны, на видеопленке записывались все здешние чудеса. Власик наснимал уже множество всяких эпизодов с кнамами, квамами, книмами, чуками и прочими удивительными жителями здешних мест. И некоторые из них стали его приятелями. Это Власика (и его друзей тоже) радовало…
2
Но случалось, что Власик грустил. Не участвовал в обсуждении будущих плаваний и в разговорах, когда вспоминали приключения на Одиноком Петухе. Что поделаешь, письма от отца приходили редко. В грустные минуты Власик сидел молча, только болтал в воде ногами и тихонько насвистывал. Все смотрели на него с пониманием. Особенно Степка.
Степка порой тоже грустила.
А однажды она сказала такое… у Иги даже холодок по спине.
– Жора, – сказала Степка, – а как ты думаешь, нельзя ли превратиться в гипсовую девочку? Может быть, есть такое колдовство?
– Зачем тебе? – изумился Жора.
– Ну… потом кто-нибудь меня разбил бы… И я стала бы такой, как ребята с этого фонтана. И жила бы с вами… Забавно, да?
Невидимый Жора крякнул и ничего не сказал. И остальные молчали. Только Пузырь, кажется, что-то бормотнул под нос. Вроде как «ну, ты даешь…» Ига быстро глянул на Степку, опустил глаза и сильно заболтал в бассейновой воде ногой. В тишине вода громко бурлила. «А как же я?.. Эх ты, Степка…»
Потом они вместе шли домой, и Степка дергала подол уже изрядно потрепанного зеленого платьица с белыми загогулинами. И смотрела на свои пыльные, надетые на босу ногу сандалии. А Ига – на свои растоптанные кеды.
Наконец Степка подышала сквозь дырку от вырванного зуба и сказала.
– Ты обиделся…
– На что? Не выдумывай…
– Не притворяйся, ты обиделся. Когда я сказала, что хочу сделаться гипсовой.
«Больно надо мне обижаться на девчоночьи глупости», – хотел сказать Ига. И вдруг понял, что врать ни к чему.
– Да! Потому что… значит, тебе плохо с нами, со всеми? И… со мной…
Степка опять втянула воздух сквозь дырку от зуба.
– Ига, мне хорошо… пока день. А вот приду сейчас в тот дом. И будто в холод…
Ига поежился. Понял. И не знал, что сказать. Пнул попавшуюся на асфальте пивную пробку. Она взлетела и радостно сверкнула под фонарем, хотя радоваться было нечему.
– Что ли… так уж совсем худо?
– Дед молчит, бабка молчит. Скажет только: «Иди ешь, там на кухне картошка и молоко»… А потом лежишь под одеялом, а кругом совсем пусто. Даже кошки в доме нет, чтобы подошла и чтобы погладить…
«Сейчас заплачет», – испугался Ига. Степка не заплакала, выговорила шепотом:
– Забавно, да?