Стрекоза второго шанса
Шрифт:
– Ты точно это знаешь? Что все будет так, как ты говоришь? – спросила Рина, окончательно запутавшись.
Долбушин ответил не сразу.
– Я надеюсь. Мы стоим у входа в новую реальность. А чтобы узнать, нужно сделать шаг.
Прозрачный удав почти обвил их. Гавр, чуявший исходившую от него смерть, жался к ногам Рины и дрожал. Отступать было уже некуда. Поняв это, глава форта со щелчком открыл зонт. Зонт оказался гораздо больше, чем Рина себе представляла. Им вполне можно было накрыть небольшой чайный стол, даже с расставленными вокруг стульями.
– Беги сюда! Встань под зонт! – велел Долбушин
– Почему?
– Здесь царство смерти. В нем ненависть невозможна. Волки и овцы, тираны и жертвы – все стали одной землей, на которой растет трава.
Они прятались под зонтом: Долбушин, Рина и съежившийся Гавр. Вокруг сгущался молочный туман, в котором исчезали все звуки и шорохи.
– Я думала о стрекозе! – внезапно сказала Рина. – Каждый видит в ней свои невоплотившие мечты, свою ошибку. Кавалерия хочет вернуть сына. Она не говорила мне, но я знаю.
Долбушин вспомнил юношу с разметавшимися волосами, лежащего на бетонном полу ангара.
– А чего хотел ее сын? Зачем он пронес закладку через болото?
– Он хотел, чтобы Гай никогда не расколол Каменный фонтан.
– И?..
– … тогда ведьмари никогда не соорганизовались бы, как единая сила.
– Соорганизовались бы, – подумав, сказал Долбушин.
– Он считал, что нет.
Долбушин пожал плечами.
– Он ошибался. Ничего бы не изменилось. Или стало бы только хуже. Существовали и другие варианты. Например, Гай мог изменить сущность всего Каменного фонтана.
– Как?
– Не знаю как. Я говорю к примеру.
– Тогда почему ты думаешь, что ты не ошибаешься? – спросила Рина.
Долбушин качнул зонтом. Гавр трусливо отдернул лапу от наползавшего тумана.
– Я не ошибусь! – упрямо повторил глава форта.
– Ошибешься, потому что это будет твой шаг. История уже написана.
Долбушин буркнул, что это сомнительно, однако Рину подхватила волна.
– Мы рассуждали об этом с Ярой и Сашкой. Допустим, мы сможем пробраться в прошлое и убить маленького Гитлера. Но тогда мировая война произойдет позже, когда атомная бомба уже изобретена, и люди уничтожат друг друга. Как и все остальное. Зло в мире и так сведено к минимуму… Сашка ужасно горячился, и я тоже. Нам ужасно хотелось пристукнуть Гитлера.
Долбушин раздраженно дернул головой.
– Не пойму, при чем тут твоя мама? Она не Гитлер! Мы дадим ей глаза и все!
– Но…
– Это твоя мама! МА-МА! Что ты несешь? К эльбам всю философию! Отдай мне закладку!
Рина вздохнула и… разжала пальцы. Долбушин взял крылья свободной от зонта рукой. Выпустить зонт он не мог. Передать его Рине тоже, поэтому приходилось действовать единственной рукой. Кое-как, помогая себе сгибом локтя занятой зонтом руки, он наложил крылья на место скола и расправил их.
Что-то полыхнуло, много ярче, чем прежде, и – закладка стала единой. Границы чердака исчезли, стали призрачно-прозрачными, ненастоящими декорациями, как в момент нырка. Казалось, в их мире открылась сияющая, ведущая в неведомое дверь. От стрекозы потекло сияние, коснулось руки сине-бледного, застывшего в напряжении Долбушина и…
И именно в этот момент Гавр надумал резко вскинуть морду. Мокрый плоский нос с силой ударил Долбушина по запястью. Он вцепился в нее мгновенно повлажневшими от страха потерять закладку пальцами, но не удержал. Закладка вырвалась. Камень описал в воздухе дугу. Долбушин закричал. Закладка пролетела сквозь бледный, спиралью лежавший дым и упала у второго люка. Она лежала в молочном тумане, полыхая сквозь него. Глава форта не смог сразу подбежать к ней, потому что с ним рядом стояла Рина, вцепившаяся в загривок Гавра, а оставлять ее без зонта было никак нельзя.
Сияние, охватившее было кисть главы форта, отхлынуло вместе с закладкой.
– Идем! – быстро сказал Долбушин. – Двигайся вместе со мной! Держи гиелу!
– Гавр не хотел!
– Тихо! Держи гиелу, она не должна касаться этой дряни!
Они успели сделать один шаг. Закладка полыхнула, и давно треснувший камень распался на части. Стрекоза поднялась в воздух, пролетая балки, как нечто несуществующее. Было ясно, что и крыша ее не задержит. Несколько секунд – и она исчезнет для них навсегда. Нелепым тройным существом, ползущим, как черепаха и прячущимся под одним зонтом, они никак не успевали ее перехватить. Рине это было слишком понятно.
– Держи Гавра за загривок! Не отпускай! – крикнула она и, раньше, чем глава форта разобрался, что она хочет, рванулась вперед.
Пальцы Долбушина запоздало скользнули по куртке, когда Рина уже летела через туман. Нога толкнулась о пол. Еще прыжок! Молочный туман настиг ее между вторым и третьим прыжком, когда Рина зачерпнула носом воздух. В то же мгновение ей захотелось разорвать Долбушина, перегрызть горло Гавру, пальцами вырвать кому-нибудь глаза и растоптать их. Она будет убивать, даже если ее выпотрошат! Хоть ногтями, хоть единственным невыбитым зубом, но дотянется до врага! Это желание затопило все еще существо. Хорошо еще, что тело, настроившее себя на бег, не могло остановиться сразу.
Запоздавший крик Долбушина нагнал ее, когда вытянутая рука зачерпнула в воздухе летящую стрекозу. Бледно-голубое сияние коснулось ее пальцев. Рина упала на живот, чувствуя, что удерживает хрупкую жесткость живой закладки. А потом стрекоза полетела опять. Полетела по ее руке, держась под кожей и целиком обратившись в сияние. Это было необъяснимо. Закладка стала светом, сохранив свою целостность и форму. Рина видела, как жесткие крылья без боли проходят ее кожу насквозь, не оставляя следа. Живое сияние коснулось локтя, плеча. В плече стрекоза приостановилась, выбирая направление, а потом безошибочно свернула к сердцу.
Рина не испытывала ни боли, ни радости. Не слышала, что кричит ей Долбушин. Ей по-прежнему хотелось все ломать и уничтожать. Но сквозь тупиковую ненависть проступало и нечто другое. Она ощущала в себе стрекозу, продолжавшую вечный, сквозь время и пространство длящийся полет, и ей хотелось разом зачерпнуть всех: и сына Кавалерии, и маму, и слепую старуху, и тысячи других безвестных судеб. Охватить разом, до единой и изменить к лучшему, провести по самому краткому пути.