Стрекоза
Шрифт:
– О, друг, прости, но, похоже, единственный чокнутый из нас – это ты, – сказала я, но мужчина лишь хмыкнул в ответ.
Вскоре из люка, ведущего на крышу, и вправду, показались люди в медицинских костюмах.
– Черт! – воскликнула я и от негодования укусила моего “спасителя” за плечо.
Тот вскрикнул, и тут же два санитара схватили меня за руки и за ноги, прижали к носилкам, умело и быстро пристегнули ремни.
– Суицидница? – строго спросила женщина-врач, тонкая и хрупкая по сравнению с крепкими, здоровыми мужчинами.
Она проверила мои зрачки, пощупала пульс, а затем распахнула свой чемодан с лекарствами и стала наполнять шприц прозрачной жидкостью. Я страшно разозлилась.
– Нет, вы чего? Я часто сюда прихожу полюбоваться видом, – как ненормальная заорала я.
– Девчонка явно не в себе. Едва не сбросилась с крыши. Я ее с самого края снял. С самого края! Еще бы несколько сантиметров и… все! Лежала бы лепешкой на тротуаре, как моя сестра, – торопливо проговорил мужчина, потирая прокушенное плечо.
Боль от укола пронзила меня насквозь. Я вскрикнула и громко выругалась. А потом мне стало так обидно от того, что в очередной раз все в моей жизни идет не так, как я хочу, что я сморщилась и разревелась. Горячие слезы текли по лицу и скатывались в ушные раковины.
– Молодая ведь еще, а дома-то, наверняка, родители ждут, нервничают!
Голос мужчины звучал трагично. Мне хотелось, чтобы этот дурак заткнулся. Но он все бубнил и бубнил. Молодые, крепкие санитары с равнодушными лицами взяли носилки и понесли меня вниз по лестницам, перед моими глазами медленно плыл грязно-белый потолок, и время от времени мелькали тусклые лампочки. Я ревела, но вскоре, под действием сильного снотворного, уснула – резко, словно провалилась не в сон, а в серую яму, наполненную пустотой…
***
Проведя несколько недель в психиатрической клинике, я вернулась домой. Поначалу я вела себя идеально, училась дистанционно, готовилась к экзаменам, не включала больше музыку на полную катушку, не наносила на лицо боевой раскрас, но отец все равно относился ко мне так, будто я невменяемая. Последней каплей стало то, что он нанял сиделку – строгую, неприступную тетку, которая контролировала каждый мой шаг и не выпускала на улицу. Отец больше не доверял мне и боялся оставлять дома одну, как будто я тут же сигану из окна или надышусь газом. Самое ужасное, что могут делать родители – не верить детям. Очень скоро я не выдержала гнета и постоянного недоверия со стороны отца, сорвалась и убежала из дома. Какое-то время я скиталась по улицам в одиночестве.
В те дни я написала Нику сотни сообщений, мне некуда было идти, и я рвалась приехать к нему, но он не отвечал мне. А потом я познакомилась с какой-то компанией, которую встретила в подворотне, и неделю тусовалась с ними по чердакам, подвалам и каким-то вонючим бомжатникам. Большинство из этих ребят были наркоманами и вели аморальный образ жизни, но с ними, такими же одинокими и непонятыми, мне было лучше, чем дома. В алкогольном дурмане стрекозы летали вокруг меня еще чаще, но мне уже не было до них дела.
В этой сомнительной компании у меня появился парень – наркоман Савелий с печальными глазами. Он был со мной нежен и ласков, воровал мне шоколад и жвачки в супермаркетах. Сначала мне было стыдно от того, что я как бы предаю Ника, но телефона у меня не было – Савелий продал его, чтобы купить себе очередную дозу, поэтому постепенно мои угрызения совести сошли на нет.
Потом Савелия сменил Артур, главарь нашей группировки. Но он был слишком необузданным и злым. Я его не любила, просто дико боялась вспышек его бешеного гнева. Мне даже казалось, что он может убить меня. Однажды мы повздорили, подрались, Артур выхватил нож и замахнулся на меня. И тут я почувствовала, что со мной творится что-то неладное. У меня как будто выросли огромные зубы. Я скалилась и не могла закрыть рот. Артур испуганно отпрянул от меня и схватился за голову, вероятно, думая, что у него глюки от алкоголя, перемешанного с чем-то еще более сильным. Он, кстати, бросил меня из-за этого случая.
Кончились мои приключения тем, что отец все-таки разыскал меня с помощью своих знакомых. Меня вытащили из какого-то бомжатника в одной майке и трусах и увезли домой. Отец посадил меня под замок, я в ответ закатила ему истерику, разбила окна в своей комнате и порезала вены стеклом. Отец снова вызвал врачей. Меня увезли в больницу и стали лечить от нервного срыва и от психического расстройства.
Так повторялось несколько раз: Я сбегала, пряталась, связывалась с непонятными компаниями. А отец искал меня и находил. Своим недоверием он сам доводил меня до новых срывов, а потом сам же вызывал врачей. Может, ему стало удобно – сдавать меня в психушку, и несколько недель жить спокойно?
***
Честно признаюсь, я не заметила, как пролетело два года. Кажется, я проспала большую часть этого времени. А потом я друг поняла, что скоро мне исполнится двадцать. Уже двадцать! У моей мамы в двадцать лет уже была я, а я все еще считала себя сложным подростком. Конечно, эти два года принесли мне немало перемен. Я не слушала больше тяжелый рок, не носила вызывающую одежду, не встречалась с плохими парнями. Я отрастила длинные волосы и даже кольцо из носа, и то давным-давно вынула и выкинула в унитаз.
Стало ли мне лучше? Не знаю. Сама я изменилась, стала спокойнее от лекарств, но стрекозы продолжали летать у моего лица, мама иногда садилась на край моей постели и грустно смотрела на меня. Так что, можно сказать, ни одно лечение мне до конца не помогло. И вот, недавно, когда я вернулась домой из клиники, где пробыла последние шесть недель, отец торжественно сказал, что хочет отвезти меня туда, где мне, по его словам, точно помогут.
– Это похоже на пансионат, только находится он не в городе, а на лоне природы, – с горящими глазами сказал отец, – там гарантируют излечение не только души, но и тела. Представь, что ты, как в детстве, поедешь в пионерский лагерь! К осени вернешься домой, как новенькая.
Наученная горьким опытом, я ничего не ответила, лишь отвернулась и тяжело вздохнула. Мне не хотелось никуда ехать, я хотела пожить дома, ощутить себя человеком, а не пациентом с психическим расстройством. Мне хотелось лишь одного – чтобы отец ушел из моей комнаты, оставил меня хоть ненадолго одну. Но он все говорил и говорил, избегая смотреть мне в глаза, глядя куда-то в потолок.
– А расположен этот пансионат в Карелии! – воскликнул отец, – Я однажды был там. Мне кажется, там сама природа лечит!