Стрела архата
Шрифт:
Чисто по-человечески Чудакову, без сомнения, было жаль профессора Красницкого, но утраченную жизнь уже не вернешь, а преступник пока еще на свободе. Прежде чем приступить к решительным действиям, Чудаков тщательно проанализировал создавшуюся ситуацию и пришел к следующим выводам. Во-первых, о происшествии необходимо сообщить в милицию. Этого требовал не только долг гражданина, но и простое чувство самосохранения. Так или иначе, а милиция выяснит (там ведь тоже не дураки сидят), что Чудаков оказался на месте преступления в ночь его совершения. Если он не сообщит в органы, это могло быть расценено как укрывательство преступника, а то и, чего доброго, как соучастие. В планы же Чудакова это никоим образом не входило.
Придя к соответствующим выводам, Максим решил действовать. Первым делом он приступил к обследованию места происшествия. Профессор Красницкий был убит выстрелом в спину — это не подлежало сомнению. Следов в комнате преступник не оставил — значит, он стрелял с порога. Зацепиться, казалось, было совершенно не за что. Но тут у самой стены Чудаков увидел нечто, заставившее его стремительно нагнуться. Это был небольшой бумажный комок, слегка обгоревший и плотно спрессованный. Пыж! Так и есть! Это же пыж! Вот она — зацепка!..
Чудаков ликовал. Вот так удача! Эта бумажка поможет ему распутать весь клубок страшного преступления. Дрожащими пальцами он развернул бумажный комок; это был обрывок газеты, на полях которого можно было разглядеть кем-то небрежно нацарапанный номер телефона. Сердце Чудакова готово было выпрыгнуть из груди. Опять удача!..
Дальнейший осмотр места происшествия Чудаков решил не производить. Надо же было что-то и милиции оставить! Тем более что теперь он обладал ценнейшим материалом в виде обгоревшего газетного клочка, который при умелом ведении дела должен был навести его на след преступника.
Вернувшись к себе на дачу, Чудаков стянул с себя грязную одежду, умылся и стал дожидаться утра. Постепенно в голове сыщика-любителя созрел вполне конкретный план, к осуществлению которого он и приступил с первыми лучами солнца. Достав из чемодана новые бельгийские джинсы-«варенки», он с удовольствием облачился в них. Джинсы сидели как влитые. Затем, после некоторых колебаний, вынул из гардероба новенькую импортную футболку. Надевать ее он не спешил. Это был подарок профессора Красницкого. Теперь, после рокового выстрела, этот подарок приобрел зловещий смысл. Ничего особенного футболка из себя не представляла: изображение какой-то несуразной головы с жутким взглядом сопровождалось таинственными письменами на непонятном языке. Обычный псевдо-туземный стиль, рассчитанный на массового покупателя. Профессор привез ее из какой-то далекой экспедиции, откуда вернулся буквально месяц назад…
За двадцать минут до отправления первой электрички Максим Чудаков уже был на станции Снегири. Путь его лежал в Москву.
Глава третья
Легкий туман рассеялся, как только первые робкие лучи утреннего солнца коснулись сырой, покрытой обильной росой, земли. Птичий хор возвестил о начале нового дня — теплого, безоблачного, по-настоящему летнего. Пахло влажным лесом, цветами и железной дорогой.
В ожидании поезда Максим Чудаков нетерпеливо прохаживался по безлюдной платформе. За
— Вот незадача, — бормотал он, ища в кармане спички.
— Доброе утро, — бросил ему на ходу Чудаков и отошел к краю платформы. Электричка вот-вот должна была подойти, и он нетерпеливо ждал ее появления из-за ближайшего поворота.
— А ружьишко-то куды дел? — вдруг прошамкал старик негромко, как будто между прочим.
— Что? — отозвался Чудаков, не расслышав. — Вы это мне?
— А то кому же! — Старик зажег спичку и с удовольствием прикурил. — Ружьишко-то, говорю, вчерась было, а сегодня, гляжу, нету. Куды сплавил, говорю? Ась?
Чудаков воспринимал старика как незначительную деталь окружающего ландшафта — не более. Он и раньше видел этого древнего деда — все на том же ящике из-под вина и с традиционной «козьей ножкой» в редких, кое-где еще оставшихся, зубах, но особого интереса к нему не проявлял. Мало ли чудаков на свете! Пусть себе сидит, раз ему так хочется. Нынешним же утром Максим более, чем когда-либо, не был расположен замечать этого заядлого курильщика махорки, так как в мыслях своих давно уже несся к Москве и шел по следу преступника. Карман его джинсов жег газетный клочок с таинственным телефонным номером.
— Я ведь все вижу, — не отставал дед, — все замечаю. Вчерась у тебя ружьишко-то было, когда ты в ляктричку садился, а нынче, значить, его, ружьишка-то, уже и нетути. Я вот тут покумекал…
Чудаков, раздосадованный назойливостью словоохотливого деда, в сердцах ответил:
— Послушай, дед. Никуда я «вчерась» не ездил и ни в какую «ляктричку» не садился, а ружья у меня и в помине нет, так как ни стрелять, ни даже держать его я не умею. Скумекал?
— Рассказывай, как же! — недоверчиво прошамкал дед и скосил бесцветные глаза к переносице. — Небось не слепой еще — вижу. И штаны твои линялые приметил, и енту рожу жуткую на твоей груди. Я ведь по роже-то тебя и признал — страсть, а не рожа. А глазищи-то, глянь, глазищи — аж до самых печенок пробирает…
Из-за поворота показалась электричка. Чудаков сразу повеселел.
— Обознался ты, дед, — сказал он примирительно. — Не был я здесь, клянусь. Спутал ты меня с кем-то. А насчет рожи, — Максим кинул взгляд на подарок покойного профессора, — ты, пожалуй, прав. Рожа, действительно, жуткая. Только не мог ты ее видеть, так как футболка эта существует в единственном экземпляре. Так что и здесь ты впросак попал, дед. Про ружье уж я и не говорю…
Старик не на шутку обиделся. Голос его задрожал.
— Я на фронте в разведчиках ходил, не тебе меня учить — соплив еще. Не было такого случая, чтобы я обознался, понял? А тебя я видел — это уж как пить дать. И рожа у тебя на груди, действительно, в единственном экземпляре…
Подошедшая электричка оборвала их спор. Последних слов старика Чудаков уже не слышал. Отмахнувшись от деда, словно от назойливой мухи, он сел в поезд и… тут же забыл о нем. Поезд дернулся и, медленно набирая скорость, повез нашего сыщика в Москву.
В Москве Чудаков первым делом отыскал телефон-автомат и сообщил в милицию о ночном происшествии в дачном поселке. Потом, с чувством выполненного долга, отправился к себе домой. Жил Максим Чудаков на проспекте Мира, рядом с метро «Щербаковская», в старом добротном доме с невеселым видом из окна на облезлую стену какого-то учреждения. Жил он один в однокомнатной квартире, ибо ни жены, ни детей Чудаков не имел. Отсюда и некий спартанский дух его обиталища — Максим Чудаков был неприхотлив и считал чрезмерные удобства излишеством, развращающим как душу, так и тело.