Стрела Святого Валентина
Шрифт:
Девушка терпеливо ждала.
Он прокашлялся.
— Она не связана со службой.
Под ее смятенным взглядом Майкл быстро развернул приглашение.
— И, разумеется, если вы примете его, я открою счет у портного, чтобы пошить вам подходящее платье.
Ее выражение лица было трудно понять, казалось, что она обдумывает предложение.
— Я буду рада сопровождать вас, мистер Донован. — Он облегченно выдохнул. — Но нет никакой необходимости обеспечивать меня одеждой.
Он хотел возразить, но понял, что это может прозвучать как оскорбление. Он кивнул. До вечера было еще четыре дня —
Майкл посмотрел сквозь узкое боковое окно двери, довольный, что огромное круглое веерообразное окно под потолком еще пропускает свет. Он мог видеть Рэндольфа, склонившегося над столом поступлений. Дворецкий словно был частью этого дома, появившись здесь еще до рождения Майкла. Легко постучав, молодой человек открыл дверь. Суровое выражение лица Рэндольфа мгновенно сменилось заготовленной улыбкой приветствия.
— Добрый день, сэр.
— Рэндольф. — Майкл повесил свою шляпу на лакированную вешалку. Он осмотрел прихожую, и его взгляд остановился на фамильной мебели из грецкого ореха, которая всегда стояла здесь. — Мама дома?
— Да, сэр. — Рэндольф подарил Майклу второй взгляд перед тем, как повернуться к лестнице. — Рад вас видеть, сэр.
— Я вас тоже, Рэндольф. — Сунув руки в карманы, Майкл блуждал по комнате.
Превосходно оштукатуренные карнизы были увенчаны золочеными орлами. Портрет дедушки смотрел на него с обычного места на панельной обшивке дымохода над камином. Верхний зал был с большой изобретательностью отделан в ионическом стиле. Он всегда чувствовал себя спокойно в этом доме. Влияние его дедушки все еще преобладало здесь. Это было одно из первых мест его жительства, потом оно перешло к его матери после смерти отца Майкла, и она не стала продавать дом, наполненный воспоминаниями.
— Майкл! — Мягкий возглас, донесшийся с лестницы, резко переключил его внимание.
В пятьдесят лет Элизабет Гриффит Донован все еще оставалась прекрасной женщиной. Не той красотой, какой бывает отмечено большинство людей после того, как увял румянец юности. Нет, ее каштановые волосы еще не уступали место седине, а голубизна глаз была такой, как прежде. Она порывисто двинулась вперед, обняв своего высокого сына.
— Ты хорошо выглядишь, мама, — сказал Майкл.
Ее смех зазвенел в воздухе, пропитанном запахом свежих цветов, которые она разместила во всех нижних комнатах.
— Ты говоришь так, как будто считаешь, что я уже ничего не понимаю.
Глаза Майкла еще более глубокого синего цвета, чем ее, сверкнули неожиданным весельем.
— Я уже подумывал, не подарить ли тебе клюку…
Игриво шлепнув его по рукам, Элизабет заглянула ему в лицо. Материнский инстинкт не обманешь. Что-то не так. Она не знала что, но чувствовала, что у него были неприятности.
Рэндольф вошел с подносом, на котором был чайник с ароматным чаем и много бисквита. После того, как он с усилием водрузил его на стол, он выпрямился настолько, насколько позволяло его пораженное артритом тело.
— Что-нибудь еще, мадам?
— Нет, Рэндольф. Спасибо.
Она налила чай, поглядывая на сына в надежде понять, что его беспокоит.
Майкл взял чай, сделал глоток, затем поставил чашку на стол.
— Мама,
Это был старый и очень болезненный для Майкла вопрос.
— Наверное, моя жизнь тогда была бы совсем другой. Несомненно, и бизнес находился бы в другом состоянии. — Прежде чем продолжить, она помолчала — Но я не уверена, что это полноценно заменило бы мне любовь.
Грусть, которая всегда сопровождала внутреннюю борьбу Майкла при обсуждении отца, проступила и на этот раз.
— Я тоже его любил. Но это не влияло на его образ жизни, который он вел. — В его голосе послышалась нотка горечи.
Элизабет положила гладкую ладонь на руку сына.
— Я знаю, ты этого не понимаешь, но я никогда не хотела, чтобы он изменился. У него не было чувства бизнеса. Временами он пил больше, чем следовало, но… — Ее мысли были сейчас далеко, перебирая последние воспоминания о муже. — Но он страстно любил жизнь и… — меня. — Она без стеснения встретила взгляд сына. — Это чувство я не променяла бы ни на что в мире.
Майкл пытался понять мать.
— У тебя же были другие возможности.
— Но не другая любовь. Когда тебя охватывает это чувство, все остальное перестает существовать. Я не хочу совать нос в твои дела, но мне кажется, что сейчас ты чем-то взволнован. Единственное, что я хочу тебе сказать — даже если бы у меня была тысяча других шансов, я выбрала бы твоего отца.
Лучи зимнего солнца вонзились в изумительный ковер, которым был покрыт тщательно отполированный деревянный пол.
— Когда отец начал ухаживать за тобой, могла ли ты подумать, что дело дойдет до свадьбы? — спросил Майкл.
— Я не уверена, может ли кто-то в первом порыве увлечения знать, к чему это приведет. Но, если ты не позволяешь себе сблизиться с кем-то, ты никогда ничего не узнаешь. — Элизабет было известно, какую жизнь ведет ее сын. И сейчас она гадала, неужели появилась такая необыкновенная девушка, которая заинтересовала Майкла.
— Понятно.
— Могу ли я позволить себе спросить: тебе нравится кто-то?
Майкл подумал о Брайане и о том количестве времени, которое он провел, размышляя о ней.
— Ничего заслуживающего внимания. Мама, когда я встречу подходящую женщину, ты будешь первой, кто узнает об этом.
Элизабет внутренне вздрогнула. Подходящую. Как горько это слышать. Ей бы хотелось, чтобы Майкл мог перенять множество хороших качеств своего отца вместо того, чтобы клеймить его недостатки. Но Майкл всегда восхищался дедушкой, подражая ему во всем. Ей стало больно за сына. Если он отказывается повиноваться своему сердцу, его ждет жалкое прозябание.
Майкл еще раз проверил адрес, взглянув на клочок бумаги, зажатой в руке. Глядя на респектабельный дом, расположенный довольно высоко по Бликер стрит, он был уверен, что ошибся. Это был фешенебельный район. Здесь жили покровители общества, содержащие кареты, бронирующие места в опере, посещавшие церковь Грейс и регулярно дающие балы. Хотя Майкл и был уверен, что Брайана жила не в поселении ирландских овцеводов на Дати Хилл, но он не предполагал, что станет ее искать здесь.