Стрельба в невидимку
Шрифт:
– Твой подопечный следователь капитан Панкратов – личность темная. Малообщительный. Несколько лет назад вернулся из командировки и застал жену в постели с мужиком. Избил обоих так, что попали в больницу. Тогда еле-еле дело замяли. С тех пор холост. Интересный факт?
– Психический сдвиг на почве женской подстилочности? Это вариант… – задумался майор.
Но додумать ему не дали. Ввели Саньку Чанышеву.
Мелкая, худющая, как изгрызенная щепка. Острота плеч видна даже через толстую кожаную куртку. И возраст, отмеченный в протоколе предварительного допроса, ей никак не дашь. Глаза больше всего остального лица и очень мутные. То ли от слез, то ли это остаточные явления от наркоты. Возможно, когда-то у нее и были красивые глаза. Взгляд измученный, хотя мне не показалось, что есть в этом взгляде следы ломки. А ломка у наркомана должна быть. Ладно бы еще новичок в этом деле. А она принимала «дурь» уже постоянно. Странно.
Я положил на стол включенный диктофон, чем вызвал недовольный взгляд мента. Но возражать он не стал.
Пока я рассматривал Саньку, Лоскутков начал заполнять вводные данные протокола. Она отвечала коротко и устало, равнодушная ко всему, ее окружающему. Словно допрашивали ее уже неоднократно и по многу раз в течение недели.
– Я не совсем понимаю, зачем вам захотелось в «зону»? – сказал майор не менее устало, чем она. Было в этом высказывании и осуждение, и равнодушие одновременно. Почти будничный тон, который настраивает на неторопливый разговор по душам. Я почувствовал умение майора правильно подойти к допросу. Ловкач…
Большие глаза раскрылись.
– Я должна пригласить на допрос своего адвоката?
– У вас уже есть адвокат?
– Да, сегодня приходил. Мы два часа разговаривали.
Молодец, Гоша Осоченко, подсуетился мигом! Как только успел этот адвокат все документы оформить? Ведь всего несколько часов прошло после нашего разговора.
– Вы можете этого потребовать, – сказал Лоскутков жестко. – Хотя я лично необходимости в этом не вижу. Но вопрос все же задам. Что вам посоветовал адвокат?
– Ничего. Расспросил обо всем в подробностях. Что только спрашивать, если я ничего не помню… Сказал, что будет защищать меня на суде. Дал в каких-то бумагах расписаться. И все.
Этого уже я не понял…
Я достаточно четко проинструктировал Гошу относительно того, что должен объяснить адвокат Чанышевой. Каким образом и на что он должен ее настраивать. Или это?…
– Адвокат вам назначен или вы его наняли? – невинно поинтересовался я.
– Кто-то нанял. Я даже не знаю кто. Друзья Валентина, наверное…
– А вы не спросили?
– Спросила. Он сказал, что это неважно.
– Я сегодня разговаривал с Гошей Осоченко. Он обещал вам адвоката нанять.
– Гошка? А он здесь при чем?
По ее реплике не скажешь, что Санька относит моего заказчика к близким друзьям. Холодный и равнодушно-непонимающий голос. Думаю, его такой голос мог бы не только расстроить, но и попросту убить. Бедный Гоша, его личные дела, даже при условии удачного выполнения мною заказа, достаточно неважные…
– Простите, я не представился. Толстов Сергей Иванович. Частный сыщик из детективного агентства «Аргус». Меня нанял именно Осоченко, чтобы я доказал вашу невиновность следственными методами. Я посоветовал ему дополнительно нанять адвоката, чтобы тот действовал в паре со мной своими методами. Вместе нам это, думаю, удалось бы…
– Какая невиновность… – она вздохнула так громко, что этот вздох походил на одиночное рыдание. – Я – убила, я – призналась. Вот и все. О чем тут говорить? Так адвокат сейчас нужен или нет? Он говорил, что все допросы должны проходить в его присутствии.
– Только если вы требуете этого… – холодно сказал Лоскутков. – Мы можем отложить допрос. Вы посидите здесь пару часов, пока адвоката найдут, потом продолжим.
Психолог хренов… Майор отлично знает, как мучительно тянутся для допрашиваемого минуты, проведенные в его кабинете. Пару часов подождать… Это выше ее сил. Санька и без того измучена тяжелыми думами.
– Давайте без него, – не сказала, а выдохнула она.
Она устала. Это ясно видно. Но абстинентного синдрома нет, и этот вопрос застрял у меня в голове острым гвоздем-двухсоткой. Какая же она после этого наркоманка? Или в камере ее уже чем-то «подлечили»? По нынешним временам, это вполне реальный вариант. Сами контролеры снабжают арестованных, это известный бизнес для прапорщиков.
– На предварительном допросе вы сказали, что не помните самого момента убийства… – Не помню.
– А почему же вы так уверены, что убили?
– Потому что до этого думала об убийстве. Потому что хотела его убить.
– А чем были вызваны такие неженские желания?
– Надоело быть «дурой».
– То есть?
– Вот вам и «то есть»… – она разозлилась, вспоминая. – Надоело унижения от него терпеть, надоело, когда относятся, как к кошке… Я тоже живой человек. А от него только и слышала: «Дура, не доросла еще…», «Дура, тебя не спрашивают…» А я не собственность его, я тоже жить хочу своей жизнью. Не так, чтобы ему спокойнее и уютнее было. А чтобы самой жить…
Интересно. А Гоша Осоченко рисовал мне совсем другую картину. Если я правильно понял, то она убитого, по словам Гоши, сильно любила. Или это только фраза в разговоре, своего рода повод, чтобы я сразу не отказался от безнадежного дела?
– Но само желание убить по закону ненаказуемо, – сказал Лоскутков. – А вы все же решили, что убили. Почему?
– Потому что в себя пришла с пистолетом в руке.
– А если этот пистолет вам кто-то в руку вложил?
– Кому это надо…
– Откуда у вас этот пистолет?
– Валентин у кого-то купил. Я не знаю, у кого. У меня уже спрашивали на первом допросе.
– А при каких обстоятельствах вы его впервые увидели? Валентин сам показал?
– Да.
– И что он сказал при этом?
– Я спросила – зачем ему пистолет? Он ответил, как всегда, что это не мое дело.
– Где пистолет хранился?
– В ящике письменного стола.
– Вы имели к нему свободный доступ?
– Конечно. Стол никогда не закрывался. От кого закрывать, если мы только вдвоем жили…