Стрельба в невидимку
Шрифт:
– А он пешком уйдет. Через городской бор. Не думаю, чтобы он Лешего испугался.
– Везде посты.
– Ну-ну, посмотрим…
– Подожди минутку. – Трубка стукнулась о стол. Кто-то пришел к майору. Слышались отдельные слова разговора, но саму суть уловить было невозможно.
Опять трубка застучала.
– Вот так дела обстоят. Только что Гальцев во второй раз позвонил Лангару. Опять засекли район. Первый раз откуда-то от почтамта, второй раз тоже недалеко, только на три квартала отошел по тихим улочкам. Сейчас все там прочистят и возьмут.
– Если возьмут, сообщи. А если он и ехать никуда не собирается? А если он уже где-то залег отсыпаться?
– Нам все его адреса знакомы. Некуда ему пойти. К тому же сам Лангар Пашу предупредил, что к нему имеет претензии Хозяинов. А это значит, что в любом притоне Пашу сдадут Хозяинову.
Я насмешливо пожал плечами и даже пожалел, что Лоскутков моей мимики не видит. Она бы ясно показала ему все мои сомнения.
– А знаешь, куда пошел бы на его месте я?
– К тебе домой.
– Не-а… Ему собственная челюсть тоже дорога. Я бы на его месте отправился ночевать на квартиру Чанышевых. Туда, где вы его уже искать не будете.
– Ну, ты даешь… – Майор сказал так, что у меня создалось ясное впечатление – от возмущения он даже про боль забыл. Возможно даже, что беззвучно рассмеялся.
Мой взгляд в это время упал на трубку сотового телефона, красующуюся на столе. Я представил себя разговаривающим именно через эту трубку, после этого представил себя очень умным и сидящим за компьютером, как и полагается всем умным частным сыщикам. И, следовательно, сразу вспомнил о благом намерении засесть за учебники, чтобы в грязную погоду не упасть лицом в грязь перед компьютерщиками настоящими. Лоскутков моему намерению явно мешал.
– Ты звонишь мне, чтобы рассказать о том, как мечтаешь поймать Пашу Гальцева? – спросил я, дабы придать разговору более конкретное направление.
– Нет. Я как раз хотел тебе рассказать, что Хозяинов имеет на Пашу «зуб». Кроме того, Хозяинов занимается предвыборной кампанией своего генерального директора и старого товарища. Следовательно, если твоя версия верна и Чанышев в самом деле как-то был связан с выборами, то работал он на Хозяинова. А версия твоя верна. В этом я имел удовольствие убедиться. Хотя вся эта версия и не вяжется с розыском Лешего, я вынужден заниматься ею достаточно плотно.
– Я-то знал, что моя версия верна. Но коим образом ты в этом убедился?
– Допросили задержанных. Они работают в предвыборном штабе другого кандидата в депутаты – конкурента Хозяинова. И Чанышев вытащил через сеть какие-то данные с их компьютера. Естественно предположить, что сделал он это по заданию самого Хозяинова. Кроме того, тот «Мерседес-280», которым ты сильно интересовался, принадлежит тоже человеку из окружения Хозяинова. Избави меня боже рекомендовать тебе заняться плотнее этим не слишком хорошим человеком, но путь здесь прослеживается. Хотя это и не мой путь в нашем с тобой деле.
– Очень мудрено объясняешь. Должно быть, это последствия травмы.
– Возможно. Но меня интересует Чанышев как связующее звено с Лешим. Пистолет, который Леший забрал у убитого… Это я и пытаюсь раскопать. А ты копай остальное.
– Короче, ты списываешь на меня честь поимки убийцы. Что ж, я согласен…
– И запросишь дополнительную плату?
Сломанная челюсть не мешает менту ехидничать. Он помнит, как несколько месяцев назад при аналогичных обстоятельствах в другом деле я заставил управление ФСБ оплатить мне работу. Лоскутков тогда, похоже, сильно завидовал, если до сих пор помнит о таком пустяке.
– Нет, мне эту работу уже оплатили.
– Твой Осоченко в состоянии много заплатить?
– Осоченко оплатил параллельную работу. А поиск убийцы оплачен другими людьми.
– Кто еще? – не выдержал Лоскутков и сорвался на свой обычный злобный тон. Что с него возьмешь… Мент, он и в Африке – мент.
– Хозяинов.
Признаться, я испугался, что страсть к эффектам довела меня до весьма нехорошего поступка. Лоскутков молчал так долго, что я начал опасаться – не проглотил ли он травмированную часть своего тела. Или хотя бы язык.
– Я сейчас приеду. Расскажешь…
– Нечего рассказывать. Просто приехал некто по имени Вениамин Вениаминович, разлюбезный человек, и нанял меня.
– И ты согласился?
– Согласился.
– Работать на мафию?
– Искать убийцу.
Перед тем как в трубке раздались короткие гудки, мне послышался настоящий дикий зубовный скрежет. Но, должно быть, это помехи на линии, потому что Лоскутков после встречи с Пашей Гальцевым на такое не способен.
И тем не менее я слегка обиделся. Не люблю, когда люди так невежливо прерывают со мной беседу. Что ж, я сумею отомстить. Я специально куплю комковой грубый сахар и приглашу Лоскуткова пить чай вприкуску с таким сахаром. Пусть погрызет. Если зубами скрежетать может, то и с сахаром, наверное, справится.
2
После случая в городском бору Леший ненадолго успокоился. То есть не совсем успокоился, он нервничал и всего боялся несколько недель. Боялся на улицах, что его узнают. Боялся, вспомнят, что видели его раньше, и знают, где видели, и потому легко найдут. Понимал при этом, что страхи большей частью надуманные, и тем не менее от понимания легче не становилось.
Успокоился он в другом. Его уже не манили так настойчиво и властно горячие целующиеся губы. Он уже не вспоминал о девушке, избитой в подъезде, с желанием повторения пережитого. И та толстушка с коляской стала теперь казаться отвратительной. Ее рыбьи мутные глаза казались кошмаром, и Леший не понимал, как мог он польститься на такую. Он – некрасив, а она просто уродлива в своем испуганном крике. И только от отчаяния и безысходности мог он на такую позариться.
Время шло в страхе, он жил, как в густом болотном тумане по осени, не зная, куда идет дальше, но никто не узнавал его, никто не спешил обвинить во всех смертных грехах. И Леший начал понемногу успокаиваться в этих назойливых и неуправляемых страхах. Но одновременно с этим снова стало призывно-маняще нарастать воспоминание о горячих губах. Это происходило так, словно один кошмар сменялся другим. И вообще, они словно были двумя сторонами одной медали. Если ему не хотелось повторения пережитого, значит, он боялся, если он не боялся, то ему хотелось повторения.