Стрельцы у трона
Шрифт:
– - Тише -- оно лучче, -- часто повторяет государь, -- и от злова глазу, от порчи уберечися легше... И от злова умыслу подалей, -- коли нихто у тея не ведает, што удумано да што хто творити собирается...
"Порча", "лихой глаз" -- смешные слова для нас. Но для людей того времени -- это были грозные призраки, часто незримо и властно пролетающие под высокими крышами царских и боярских палат.
И в простых избах тоже нередко появлялись эти гости: порча и злой глаз. Но беднякам-крестьянам некогда бывало разбираться: отчего пристигла беда? Гибли
У царя же Тишайшего, у Алексия, не раз бывали столкновения с этими чудовищами. Его первая невеста, красавица, дочь простого дворянина Рафа Всеволожского, разве не была отнята у царя почти из-под венца?..
"Испортили" красавицу, чтобы не пробралась чужая девушка, незнатного роду в царский златоверхий терем... Чтобы не привела туда своей родни, не прибавилось бы лишних ртов и рук к тем, которых издавна царь наделяет доходами, собранными его казной со всей земли.
Любил царь первенца своего, царевича Дмитрия. Да, видно, несчастливое то имя в роду царей Московских... Двоих Дмитриев потерял Иван IV. И раньше того, царевичи, носящие роковое имя, гибли молодыми, если не попадали в заточение, как внук царя Василия...
Также умер ребенком и Димитрий Алексиевич.
Умер на тринадцатом году второй царевич, объявленный было наследником, разумный, красивый юноша Алексий Алексиевич.
Федор, третий, и четвертый -- Иван -- совсем хворые ребята. Особенно младший, Ваня. Видит плохо. Странный такой, словно бы и разума нет у него. Мычит только да к мамке, к груди тянется. А ведь уж четвертый год мальчику...
Правда, целых шесть дочерей у царя. И все -- побойчей, поздоровей они, чем братья. Да девчонку на трон не посадишь после себя. Не ведется того на Руси.
И часто задумывается об этом "тишайший" царь. Еще тише и беззвучней становится тогда во дворце, напоминающем скорее монастырь, чем роскошное царское жилище...
Только плещет и шумит широкая, кипучая жизнь торговой, многолюдной Москвы у стен царского Кремля, где в тени садов укрыты палаты царя, терема царицы.
Сейчас надежда снова всколыхнула было сердце царя.
26 февраля царица Марья Ильинишна собралась подарить мужу еще ребенка. Но когда Алексей в соседнем покое нетерпеливо ходил и ждал вестей, робко вошла бабка-повитуха и, земно кланяясь, объявила:
– - Даровал тебе, царь-государь, Господь дщерь, нареченную Евдокией.
Сказала, подметила: какое глубокое разочарование испытал при этой вести царь, и, снова торопливо отдав поклон, поспешила вернуться в опочивальню к царице, не дожидаясь даже обычного дара -- пары рублевиков, какие полагались за "добрую весть" от каждого отца.
Опечаленный, молчаливый по обыкновению, ушел к себе государь.
А тут пришли с новыми, еще худшими вестями.
Ребенок родился больной, слабый. Царице тоже очень плохо. Вряд ли обе и проживут долго...
Предсказания повитух, подтвержденные и врачами, которых немедленно призвали к царице, быстро сбылись.
Малютка и двух дней не прожила.
Царя,
– - Што? Али кончается?
– - спросил Алексей, поспешно одеваясь с помощью спальника своего, родича царицы, Ильи Данилыча Милославского, который поднял с постели царя.
– - Должно, час приспел!
– - негромко отозвался Милославский.
И оба быстро, молча двинулись по знакомым, слабо освещенным сейчас переходам на половину царицы, в женские терема. Детей царских не стали до поры пугать тяжелыми вестями.
Только старшую, Евдокию, которой уже девятнадцатый год, с утра позвали к матери.
Вторая, Марфа, гостила в Горицком монастыре, куда не раз сама просилась у отца, желая постричься. Хилая, болезненная, робкая Марфа в семнадцать лет казалась много моложе. И ее тянуло прочь от мира. Стать "Христовой невестой" -- вот о чем только и мечтала царевна.
Остальные дети -- Анна, четырнадцати лет, Софья, бойкая, крепкая, черноглазая девочка, не похожая ни на мать, ни на отца, шалунья одиннадцати лет, Катя, на год младше ее, погодки: Маша и Федя -- девяти и восьми лет, Федосья, семилетняя девочка, бледная и застенчивая, -- по обычаю, все они встали рано, с первыми, лучами солнца, помолились и после первого завтрака собрались в большой, невысокой, сводчатой горнице, в детской, которая служила и классной комнатой.
Четырехлетний болезненный Симеон и самый младший Ваня остались в опочивальне, на попечении своих мамок и нянек.
Царевны и царевич Федор знали, что Бог послал им было маленькую сестренку, но она, прожив всего два дня, вчера умерла, а нынче или завтра ее будут хоронить.
И, собравшись в детской, где постоянно в ожидании учителей затевали забавы и игры с несколькими боярскими детьми, допущенными сюда, теперь все дети, от старшей девочки до самого меньшего, расселись чинно у стола или под окном и только изредка перекидывались словцом вполголоса, словно опасаясь нарушить жуткое, томительное молчание, которое царило во всем опечаленном дворце.
Мамушки царевен, довольные, что их питомицы присмирели, уселись на лавке, поодаль и шушукались между собой, конечно, толкуя про дворцовые беды.
Дядька царевича Федора, Иван Богданович Хитрово, полный, тяжелый и ленивый по натуре боярин, всегда с большой неохотой встающий на свое раннее дежурство, прислонился к спинке кресла, у печки, и, убаюканный теплом и тишиной, задремал.
В другое время Софья или лукавая, хотя и скромная на вид, Катя, не упустили бы случая пошалить, пользуясь отсутствием надзора. Но сейчас девочки только пересмехнулись, указав друг другу на приоткрытые боярские уста, из которых исходил легкий храп, и снова примолкли. Самая младшая рядила в новые лоскутья старую любимую куклу. Анна просматривала книгу с описаниями разных стран и людей. В сотый раз разглядывала она грубые рисунки и мечтала: