Стрельцы

Полонянкин Иван Фатеевич

Никон уже десяток лет вёл оптовую торговлю в Москве, обрусел, прижился у молодой вдовы стрелецкого пятидесятника Ольги, многие знали и доверяли ему и его товарам.

«Странно, что раньше я ничего не слышал об этом Никосе и не встречался с ним, – подумал Никон. Но, как и все живущие на чужбине, был рад земляку и отнёсся к нему с доверием. Приняв его в доме ранним утром и получив нерадостную весть, Никон, соблюдая законы гостеприимства, завёл разговор о многострадальной Греции и об османах, наводнивших её, но Никос не поддержал его, а на вопрос о сфере его деловых интересов отмолчался. Общих знакомых у них не нашлось, а письмо о тяжёлом состоянии матери, как сказал Никос, он получил в пути, через третьи руки, от земляка, с которым пути разошлись в Речи Посполитой, – тот направлялся в Псков. На этом разговор между ними как-то незаметно скатился к паузам, а вскоре гость попрощался и, торопясь, покинул их дом, отказавшись отобедать.

Темнело быстро, сумрак вперемешку с туманом заполнил город, где-то уже стучали молотки и трещотки сторожей. Никон задумчиво шёл по улице. Мысленно он был уже в дороге – решил ехать пусть по опасному, но наиболее короткому пути: через Воронеж и далее до турецкого Азова, а там морем до Стамбула и Афин.

Никон рассчитывал, что пока доберётся до Воронежа, ледоход пройдёт, реки очистятся ото льда, он найдёт попутчиков и с ними рекой спустится к Азову.

В Стрелецком приказе он успешно оплатил подорожную до Воронежа – специальный документ на пользование казенными лошадями и повозкой на ямских станциях. Все проблемы по проезду им разрешены, осталось только на станциях оплачивать ямщикам за прогоны. А там как Бог даст!

«Хороший человек этот подьячий Белоухов, вошёл в положение, быстро подготовил документы. Конечно, помог отрезок материи, но как без этого», – озабоченно размышлял Никон, ощупывая завёрнутые в тряпицу письмо от матери, выписанные дорожную грамоту и подорожную, свернул в проулок стрелецкой слободы: до угла дома вдовы Ольги оставалось пройти ещё три дома. Краем глаз он заметил мелькнувшую тень справа, хотел повернуться, но удар в голову опрокинул его наземь.

Ольга заждалась: ужин – запечённые в горшке кусочки рыбы – остыл; несколько раз выглядывала в окно и выходила из избы, ребятишки не дождались, уснули, а Никона всё не было. Прождала ночь, лежала без сна, ворочалась, а утром чуть свет поднялась и решила: пока дети спят, сбегать в лавку Никона и узнать, что с ним произошло.

Выскочила из избы, набросив на двери сверху щеколду. Туманное, раннее мартовское утро хозяйничало на улице, съедая снежный покров и скрывая окружающие предметы; даже поверхность проезжей дороги и пешеходной тропы по обочине можно было увидеть с трудом.

Ольга быстро пошла по тропке в сторону главной дороги, но перед выходом из проулка встала как вкопанная перед неясным, тёмным, расплывчатым очертанием человеческого тела с откинутой ногой, перекрывшей поперёк половину тропинки.

Она сразу поняла – это Никон, боязливо подошла к лежащему на боку телу, правая сторона которого опиралась на забор. Наклонилась, заглянула под шапку: запёкшаяся струйка крови из-под волос с виска пересекала бледное тонкое лицо поперёк, по векам глаз; рука была подвёрнута, белая кисть ладонью вверх выставлялась из-под тела.

Ольга протянула свою руку и осторожно пальцем дотронулась до лба Никона – лоб был холодным, провела ладонью по щеке и почувствовала, что жизнь ещё не покинула это тело. Она быстро выпрямилась и кинулась стучать в двери соседям: выскочили мужики, стрельцы, убедились, что Никон жив, и занесли его в избу Ольги, положили на скамью, раздели.

Через час прибежал ярыжка, потом целовальник, расспрашивали, выясняли; вызванный лекарь обработал рану на голове, сделал перевязку, сказав, что Никон не жилец, и в избе наступила тишина.

Ольга несколько дней не отходила от Никона: протирала его, смачивала губы, пыталась ложкой вливать в него тёпленький куриный отвар, ещё раз вызывала лекаря, помогала и смотрела, как он меняет повязку на голове, чтобы потом самой менять её. Малолетние детишки, мальчик и девочка, притихли и часами жалостливо смотрели на Никона, подходили и ласково гладили по руке: они любили его и считали своим отцом.

Через пять дней заботливого семейного ухода Никон зашевелился, пришёл в себя, сначала непонимающе смотрел на окружающих, но на следующий день, когда память вернулась, попросил пригласить подьячего Посольского приказа Белоухова, а следом и целовальника. Он рассказал им о Никосе, об исчезнувших письме от матери, дорожной грамоте и подорожной для проезда, а также о своих подозрениях: гонец не является тем человеком, за которого выдавал себя: он ни разу не перекрестился, носит особым образом усы и бритую бороду и меньше всего похож на купца. Грек ли он?

К делу подключился Тайный приказ. Установили, что в Москву Никос приехал две недели назад с юга Речи Посполитой, представлялся купцом, жил в заезжей избе, но никто из греков знаком с ним не был.

Глава четвёртая

ПЕРВЫЙ БЛИН КОМОМ

Никос спешил. С раннего утра отправился на ямскую площадку и чуть не опоздал. Хорошо обоз на некоторое время задержался! От него потребовали дорожные документы: подорожную и грамоту Посольского приказа. Никос сделал хороший подарок служивому, торопил, уговаривал, но тот всё равно внёс его в регистрационную книгу как купца, грека Никона из Афин. Ему пришлось сразу же использовать документы этого купца, другой возможности выехать из Москвы не было.

«Правильно, что я вчера днём сходил к брадобрею и убрал усы, – подумал Никос, – усы отрастут, голову бы сохранить! Вон сколько ярыжек вокруг крутится».

Всё было уже позади: он, закрывшись тулупом, полулёжал на сене в ямских санях и дремал, изображая уставшего и убитого горем человека. На каждой ямской оплачивал прогоны, с расспросами не приставали, так как среди ямщиков быстро разнеслась весть, что грек-купец торопится домой к умирающей матери, надеясь застать её живой. А он внимательно и с любопытством рассматривал окружающую местность, отмечал особенности, которые не каждому бросались в глаза: он видел, как аккуратно и широко, на три сажени, а в лесах, многократно шире, расчищена главная дорога; рассматривал многочисленные обозы; заметил в лесных массивах вдоль дороги «засеки», которые являются преградой для конницы.

Никос проехал по южному тракту от Москвы через Серпухов в Тулу, далее: Ефремов – Елец – Тешев – Хлевное и прибыл в Воронеж поздно вечером 21 марта. И вовремя: уже на следующий день по дорогам потекли ручьи, а к обеду проехать стало затруднительно.

На Воронежской Заставе, как и в других городах и крепостях, у Никоса проверили документы и отметили подорожную. Всё обошлось. Посоветовали на ночлег устроиться ближе к Лесному двору, в полверсты от Заставы, и дали провожатого.

В это время из Москвы в Воронеж мчались, загоняя коней, трое всадников: целовальник Тихон Бугров с двумя ярыжками, но весенняя распутица, вздыбившиеся реки после зимней спячки, задержала их на неделю.

На заставе Тихон нашёл регистрационную запись о прибытии грека-купца Никона, бросился в заезжую избу на Лесном дворе, потом на торговую пристань. Они опоздали: три дня назад с последним речным льдом вниз по Дону ушли первые два купеческих судна с охраной, которые теперь им не достать. Тихон кинулся к приказному дьяку, к стрельцам, к казачьему атаману, пытаясь найти способ и перехватить в пути торговые суда, но это оказалось невозможным, так как вмешалась весна со своей распутицей; он вынужден был вернуться в Москву.