Стрельцы
Шрифт:
Капитан Ярыгин, не теряя времени, передал приказ пятидесятникам и десятникам и велел собраться ранним утром в съезжей избе для обсуждения похода.
Барабанщик Стёпка Нестеров целый день сегодня толкался в полковой съезжей избе, исполнял отдельные поручения, убирался и в конце дня невзначай услышал разговор о переводе сотни в Воронеж. Он замер и дёрнулся было бежать в свою избу и поделиться новостью с Матвеем и Семёном, ставшими ему близкими друзьями, но дождался, дотерпел до завершения дьяком работы и разрешения идти домой.
Семён расположился за столом и подправлял кожей лезвие небольшого охотничьего разделочного, почти детского ножа, подарка от отца, с которым никогда не расставался; Матвей сидел в углу и, довольно улыбаясь, смотрел на брата:
– Скажи, Сёмка, а ты тятину нагрудную иконку не потерял?
– Нет, она всегда на груди. Я берегу её.
– Я тоже не снимаю, – ответил Матвей. – А ты видел…
В этот момент дверь избы широко распахнулась, вихрем влетел Степан и, не видя Матвея, кинулся на лавку прямо к Семёну.
– Сёмка, что я сейчас узнал… – и, не выдержав, выпалил: – через три дня мы отправимся в Воронеж, где корабли строят!
Матвей выскочил из своего угла:
– Не врёшь?
– Вот тебе крест, – перекрестился Стёпка, – своими ушами слышал, как дьяк Верещагин зачитывал грамоту капитану и сказал, чтоб через три дня нашего духу в Москве не было. Полковник серчает: только собрал три новые сотни, а их у него забрали. Завтра узнаете. В Воронеже караул будем нести! А там татары да степняки рядом. Вот, и у нас дела начнутся!
Матвей и Семён переглянулись и быстро стали собираться. Стёпан растерялся:
– Вы куда?
– Нам нужно срочно к дядьке Килину. Айда с нами. Отпросимся в Стрелецкую слободу на Большую улицу у Калужских ворот повидаться с братьями.
Накинув кафтаны и шапки, они втроём скорым шагом направились по улочке слободы к избе десятника Килина.
Павел Тимофеевич уже отужинал и сидел за столом, разбирая свечные огарки, думая завтра поменять их на пару свечей. Рядом сидела дочка, отроковица Пелагея, пытаясь как-то помочь отцу, но больше мешала и дурачилась. Пелагее только что исполнилось тринадцать лет, но уже видны были её женская стать и внешняя привлекательность: светлоликая, с выразительными карими глазами и яркими девичьими губами, густыми соломенными волосами, сплетёнными в косу, она невольно вызывала улыбку и притягивала взгляд.
Несмелый стук в ворота отвлёк их от занятия. Павел Тимофеевич привстал из-за стола, но дочь мгновенно оказалась в его сапогах и кафтане и выскочила открывать дверь вечернему нежданному гостю.
Отпрашиваться у десятника поручили Семёну. Матвей и Стёпка остались за углом соседней избы, а Семён подошёл к двери и стоял, не решаясь стучать. Из-за угла выглянули ребята и начали жестикулировать руками, подбадривая его. Он глубоко вздохнул, перекрестился и осторожно постучал.
Дверь отворилась, Семён рассмотрел стрелецкий кафтан и начал говорить:
– Павел Тимофеевич, это Семён…
Но кафтан взмахнул рукой, приглашая за собой. Семён следом несмело вошёл в избу и, ожидая вопроса, пригнув голову, топтался у порога. Поднял глаза и, увидев смешливую девчонку, от которой невозможно было просто так отвести глаз, забылся во времени и пространстве.
– Семён, случилось что? – спросил повторно и нетерпеливо, повысив голос, десятник. И добавил, обращаясь к дочери: – Не балуй, Полька! Иди к себе.
Семён пришёл в себя:
– Павел Тимофеевич, мы с Матвейкой и Стёпкой перед походом в Воронеж хотели отпроситься в слободу на Большую улицу у Калужских ворот, со своими братьями повидаться. Отпустите нас завтра втроём. Мы быстро: туда и обратно!
– Семён, ты Устав забыл: отпустить за пределы слободы своего стрельца может только сотенный капитан. Откуда узнал о походе? – удивлённо спросил десятник, но тут же отмахнулся: – Завтра пораньше подходите к съезжей избе, у капитана отпроситесь.
Семён замялся, смущённо начал переваливаться на ногах, не зная, как ответить и что делать дальше.
– Тятя, а ты других поспрашивай. Там за углом ещё двое стоят, – высунулась из-за печки и бросила Полька.
– Не балуй, сказал, – пресёк её отец, и она мгновенно спряталась. – Полька, иди-ка сюда, – вдруг позвал он.
Пелагея осторожно вышла из-за печи, свет от свечки охватил её, в цветастом сарафане, тонкую и светлую. Семён бросил на неё быстрый взгляд и смущенно потупился.
– Чего, тятя?
– Сходи-ка к тётке Марфе, пусть мать домой уже идёт. Целый вечер там сидит со своей вязкой. Да, Семёна проводи.
И к Семёну:
– Иди к себе: утро вечера мудренее.
Семён продолжал смущённо топтаться рядом с порогом, не зная, что предпринять: то ли ждать, то ли выходить из избы. Поднял голову, хотел спросить десятника, но встретился с девичьим взглядом и задохнулся: перед собой он увидел статную девицу – девчонку в ярком платке, укороченной меховой шубке, покрытой коричневым сукном и в валенках.
Павел Тимофеевич с усмешкой внимательно посмотрел на застывшего в смущении Семёна, перекрывшего собой входную дверь, окинул взглядом неожиданно присмиревшую дочь и бросил:
– Идите.
Семён поклонился, быстро толкнул дверь и, освобождая проход, оказался на улице. Девчонка, торопясь за ним, шумно хлопнула дверью и спросила:
– Так тебя Семёном зовут? А меня Пелагеей. Тятька у меня хороший.
– Угу, – промямлил Семён, не смея поднять взгляда на неё.
– Ты приходи ещё к нам, – смущённо произнесла Полина, – мамка блины и рыбу на этих днях будет печь, а то скоро пост.
– Угу, – повторил Семён и бросился к друзьям, стоящим у соседней избы.
Утром чуть свет Семён, Матвей и Степан стояли в сторонке от съезжей избы и ждали Ярыгина. Десятники и пятидесятники сотни собрались быстро, и сразу же появился капитан, которого перехватил десятник Килин. Он что-то обстоятельно рассказывал сотнику, потом взмахом руки призвал стрельцов: Ярыгин объявил им, что они сегодня могут сходить к братьям, но засветло, к ужину должны быть в слободе и доложить о возвращении десятнику.