Стрелок-2
Шрифт:
— Диета номер три.
— Что простите?
— Молочные продукты, если мясо, то куриное. А так же овощи и фрукты.
— Хм. Неплохой выбор. Как вы сказали, диета номер три?
— Не берите в голову, профессор.
— Я не профессор!
— Не обижайтесь, просто я перенервничал в последнее время, поэтому несу всякую чушь.
— Ну, не такую уж и чушь. Ладно, у меня много дел, так что, всего доброго!
— Спасибо. До свидания.
— Кстати, вы не знаете, как это произошло?
— Что
— Ну, как ваша сестра угодила под экипаж?
— Нет. Не знаю.
Выйдя из больницы, Будищев в нерешительности остановился. По-хорошему надо было как можно скорее найти Сёмку и Степаныча и успокоить их. Говоря, что на них страшно было смотреть, Дмитрий ничуть не преувеличивал. Особенно сильно сдал старик, ставший похожим на тень, но и мальчишка осунулся куда больше, чем когда лежал в больнице сам.
— Куда прикажете, барин? — остановился перед ним извозчик.
— В полицейский околоток, — неожиданно сам для себя ответил ему Дмитрий.
— Полтину, — тут же заломил цену лихач.
— Гони!
По счастью, Ефим Ложкарев оказался на месте и охотно согласился поговорить со старым боевым товарищем. Будищев, на сей раз проявил выдержку, и не стал сразу лезть с расспросами, а отвел городового в ближайший трактир и, взяв отдельный кабинет, велел полову подать водки и соответствующей случаю закуски.
— Эх, хорошо пошла, — крякнул Ефим, опрокинув в себя рюмку хлебного вина.
— Дай Бог не по последней, — отвечал ему Дмитрий и тут же подлил ему снова.
Полицейский, впрочем, не стал терять фасон, а, степенно закусив, отодвинул водку в сторону и пытливо спросил:
— Что случилось?
— Беда, — коротко ответил гальванёр и рассказал приятелю о произошедшем со Стешей несчастье.
— Под экипаж, говоришь, угодила? — задумался тот.
— Вроде так. Может, слышал чего?
— Ты думаешь, я про все несчастные случаи в Петербурге знаю? Они каждый божий день случаются.
— Этот где-то близко произошел. Раз в нашу больничку доставили.
— Хм. Девчонку, говоришь, совсем ещё сбили?
— Ну да. Шестнадцати нет.
— Слышал я про такое. Туда Их Благородие господин штабс-капитан сам выезжал. Ругался потом ещё сильно.
— Деревянко?
— Он самый.
— О как! И отчего ругался?
— А он мне не докладывает!
— Это правильно, — криво усмехнулся Будищев. — Ну что, вздрогнем?
— Давай!
— А теперь давай за тех, кто с войны не вернулся, — снова наполнил рюмки Дмитрий.
— Святое дело, — согласился Ефим. — Царство небесное солдатам, живота не пожалевших за освобождение христиан!
Приятели, не чокаясь, выпили и на минуту задумались, вспоминая о боевых товарищах, навсегда оставшихся на далёких Балканах. Но долго грустить у них не получилось.
Ложкарев, заглотив ещё пару рюмок, размяк и пьяно улыбаясь стал выговаривать Будищеву:
— Теперь я вижу, отчего ты в полицию не пошел! Вот и одет как барин, видать в дела в гору пошли?
— Не жалуюсь. В баре, может, и не выйду, а в третью гильдию, пожалуй, что уже пора!
— Молодец, Митька! Или тебя уже Дмитрием Николаевичем называть прикажешь?
— Брось, Ефим! Мы с тобой — фронтовики. И хотя Берлин нам с тобой брать не довелось, а Стамбул совсем рядышком был — только руку протяни!
— Это верно. Спужались генералы дальше идтить. Сказывают, один Скобелев хотел дальше драться, да не дали ему!
— Я его, кстати, видел недавно.
— Кого?
— Так Скобелева.
— Иди ты! Белого генерала вот так запросто?
— Ну а что, генерал, как генерал. На Руси-матушке их много…
— Митька! — строго выпучил глаза городовой. — Не моги так говорить! Генералов, прости Господи, у нас и впрямь, как собак не резанных, а Михаил Дмитрич только один!
— Ладно, не буду.
— То-то! А-то я не погляжу, что ты теперя купец и барин.
— Да брось, чего ты. Лучше расскажи, как служится-то? Деревянко не лютует?
— Нет, он охвицер справедливый, с таким служить можна.
Язык Ложкарева все больше заплетался и Будищев решил, что тот выпил уже достаточно.
— А что он ругался давеча? — безразличным тоном спросил он.
— Что, не отстанешь? — вдруг совершенно трезвым голосом переспросил полицейский и пытливо взглянул ему в глаза.
— Нет, — хмуро покачал головой Дмитрий.
— Ладно. Всё одно прознаешь ведь. В коляске, что твою девку сбила, генерал какой-то с мамзелью сидел. Бродяга один его видел.
— Что за генерал?
— Тут уж извиняй, я сам не видал, а бродяга в мундирах не разбирается. Да и сам посуди, это же — Петербург, будь он неладен! Тут, чего бы доброго, а генералов страсть как много.
— А что за мамзель с ним была?
— А их еще больше, чем генералов!
— Но, может, он коляску запомнил?
— Да какое там…
— Ладно. Нет, так нет.
— Митька!
— Что?
— Не дури. Не добьешься ты правды — плетью обуха не перешибешь.
— Не бойся, Ефим. И в мыслях такого не было.
— Ну, вот и хорошо, вот и ладно.
— Выпьем?
— Наливай, чего уж там!
Дома Дмитрия встретили три пары встревоженных глаз, смотрящих с такой надеждой, что ему поневоле стало стыдно за задержку. В конце концов, ничего конкретного он в полиции не узнал, а Степаныч с Сёмкой и Анна беспокоились, места себе не находили.