Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли
Шрифт:
Сначала он даже и не пытался встать, а просто лежал, дожидаясь, когда восстановится сбитое от удара дыхание. Вряд ли он как-то серьезно ушибся, но ногу он подвернул – это точно. Теперь лодыжка скорее всего распухнет. Домой он вернется хромая. Придется, однако, сжать зубы и потерпеть: денег на тачку нет.
Ты что, в самом деле собрался вернуться домой? Да тебя там живьем съедят.
Может быть. А быть может, и нет. Впрочем, насколько ему кажется, особого выбора у него нет. Но у него еще будет время об этом подумать. Сейчас он намерен исследовать этот пустырь, что притянул его, как магнит стальную стружку. Джейк вдруг понял, что ощущение
Только поднявшись на ноги, Джейк увидел, как он удачно упал. Упади он чуть в сторону, он бы попал прямо на кучу битого стекла и скорее всего очень сильно порезался.
Это, наверное, от витрины, подумал Джейк. Когда здесь еще был магазинчик деликатесов, в ней выставлялись сыры и колбасы. Стоишь на улице и смотришь. Их еще подвешивали на веревках. – Джейк не знал, откуда он это знает. Он просто доподлинно знал.
Задумчиво оглядевшись по сторонам, Джейк отошел от забора чуть дальше в глубь пустыря. Ближе к середине участка, едва заметный под буйно разросшимися сорняками, на земле валялся какой-то рекламный щиток. Опустившись на колени, Джейк поднял его и стряхнул с него грязь. Буквы давно выцвели, но их еще можно было прочесть:
А внизу той же красной-выцветшей-до-розовой краской из баллончика-распылителя кто-то вывел загадочную фразу: В ЕЕ МЫСЛЯХ – ВЕСЬ МИР, В ЕЕ МЫСЛЯХ – ВСЕ МЫ.
Вот оно, это место, – сказал себе Джейк. – О да.
Он уронил щит на землю, поднялся и медленно пошел дальше в глубь пустыря, внимательно глядя по сторонам. С каждым шагом ощущение присутствия некой силы крепло. Все, что он видел – сорняки, осколки стекол, груды битого кирпича, – было как будто пронизано этой безудержной силой. Даже пустые пакетики из-под хрустящей картошки казались красивыми, а пустую пивную бутылку солнечный свет превратил в сосуд коричневого огня.
Джейк очень четко осознавал каждый свой вдох, свет солнца, который ложился на все золотым покровом. Внезапно он понял, что стоит на пороге великой тайны. Его била дрожь. Наполовину от страха, наполовину от удивления, смешанного с восторгом.
Оно все здесь. Все. Все по-прежнему здесь.
Сорняки льнули к его ногам. Репей налип на носки. Поднявшийся ветерок зашелестел упаковкой из-под печенья. Солнечный луч отразился сверкающим бликом, и на мгновение обычная упаковка словно бы преисполнилась внутренним сиянием, жутким и прекрасным одновременно.
– Все по-прежнему здесь, – повторил Джейк вслух, не зная о том, что лицо его тоже сейчас преисполнилось собственным внутренним светом. – Все здесь.
Теперь ему слышался звук, вернее, Джейк его слышал с самого начала, как только ступил на пустырь. Какой-то удивительный, торжественный гул, в котором сквозили невыразимое одиночество и невыразимая красота. Так, наверное, плачет ветер над пустынной равниной, только звук был живым. Точно хор тысячи голосов, слившихся в единую могучую открытую ноту. Джейк огляделся по сторонам и вдруг понял, что видит лица — в сплетении сорняков, в ветках кустарника, даже в грудах битого кирпича. Лица.
– Вы кто? – прошептал Джейк. – Кто вы?
Ответа он не получил, но ему показалось, что за этим звенящим хором он слышит иные звуки: грохот конских копыт по сухой пыльной земле, громы выстрелов и из сумрака – голоса ангелов, славу поющих. Ему представлялось, что лица, которые он различал во всем, поворачивались к нему, когда он проходил. Они словно бы наблюдали за ним, но Джейк чувствовал, что за пристальным их вниманием не скрывается злых намерений. Отсюда ему была видна Сорок шестая и даже одно крыло резиденции ООН на Первой авеню, но это уже не имело значения… весь Нью-Йорк побледнел и сделался прозрачным, точно оконное стекло.
Гул нарастал. Уже не тысяча – миллион голосов вздымались могучим хоралом, восставая из бездонного колодца Вселенной. Теперь Джейк уже различал имена, хотя, может быть, это только ему чудилось. Одно имя, кажется, было Мартен. Другое – Катберт. Еще одно – Роланд… Роланд из Гилеада.
Были там и имена, и бессвязный гул разговора – десятки тысяч историй, сплетенных в одну, но над всем царил этот могучий, набирающий силу звон, вибрация, наполнявшая его разум ослепительно белым светом. И Джейк вдруг понял – и радость была столь огромной, что грозила взорвать его изнутри, – чей это голос. Голос Согласия. Голос Белизны. Голос Вечности. Великий хорал утверждения, выпевающий песнь свою на пустыре. Для него.
А потом, в низких зарослях репейника, Джейк увидел ключ… а за ключом еще – розу.
17
Ноги его подкосились, и он упал на колени. Смутно, словно бы издалека, Джейк осознал, что плачет. Он слегка обмочился, но и это он осознавал едва ли. Не вставая с колен, он прополз вперед и потянулся за ключом, лежащим в зарослях репейника. Форма ключа показалась ему знакомой. Он, кажется, уже видел один такой – в своих снах:
Он подумал еще: Маленькая s-образная загогулина на конце – вот в чем секрет.
Как только он сжал ключ в руке, голоса загремели, слившись в один гармоничный аккорд триумфа. Джейк закричал, и крик его утонул в этом хоре. Ключ у него на ладони вспыхнул вдруг белым светом, и по руке его, казалось, прошел мощный электрический разряд. Он как будто схватился за оголенный провод под напряжением, но боли не было.
Он положил ключ между страницами «Чарли Чу-чу». Пристальнее вглядевшись в розу, Джейк неожиданно осознал, что настоящий ключ – это она. Ключ ко всему. Он прополз чуть вперед, чтобы взять ее. Лицо его излучало свет. Глаза полыхали, как два провала, заполненных голубым огнем.
Роза росла посреди островка травы – странной багровой травы.
Когда Джейк потянулся к ней, бутон стал раскрываться прямо у него на глазах, обнажая темно-красные пылающие глубины. Лепесток раскрывался за лепестком, и каждый горел своим собственным тайным огнем. Джейк никогда не видел такого чуда, ничего, до такой степени напоенного ликующей жизнью.