Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли
Шрифт:
– На вот. – Браун вытащил из кармана спичку с серной головкой и зажег ее, чиркнув по заскорузлому ногтю. Стрелок поднес кончик своей самокрутки к огню и глубоко затянулся.
– Спасибо.
– Тебе, наверное, нужно наполнить свои бурдюки, – отвернувшись, сказал поселенец. – Там за домом – родник, прямо под скатом крыши. А я пока приготовлю поесть.
Стрелок направился на задний двор, осторожно переступая через кукурузные грядки. Родник оказался на дне вырытого вручную колодца, выложенного камнями, чтобы вода не подмывала почву, рассыпчатую, как пыль. Спускаясь по шаткой лесенке, стрелок рассудил про себя, что
– Драть тебя во все дыры. И тебя, и кобылу твою, – предложил он.
Стрелок вздрогнул и поднял глаза. Глубина футов пятнадцать, не меньше; Брауну ничего бы не стоило сбросить вниз камень, проломить стрелку голову и забрать все стрелково добро. Ни полоумный, ни прокаженный так бы не поступили; но Браун – не дурик и не больной. И все же Браун ему понравился, так что стрелок выбросил эту мысль из головы и наполнил оставшиеся бурдюки водой. Бог захотел – появилась вода, а чего там еще хочет Бог, с этим пусть разбирается ка. А его дело маленькое.
Когда стрелок вошел в хижину, спустившись по лестнице (все как положено: жилье устроено под землей, только так можно схватить и удержать ночную прохладу), Браун сидел у крошечного очага и переворачивал в углях кукурузные початки, поддевая их деревянной лопаткой. Две побитые по краям тарелки уже стояли по обеим сторонам выцветшего одеяла мышиного цвета, расстеленного на полу. Вода для бобов только еще начала закипать в котелке над огнем.
– Я заплачу и за воду тоже.
Браун даже не поднял головы.
– Вода – дар Божий. А бобы приносит папаша Док.
Стрелок издал короткий смешок и уселся на пол, прислонившись спиной к стене. Он сложил руки на груди и закрыл глаза. Вскоре по комнатушке разнесся запах жареной кукурузы. Браун высыпал в котелок пакетик сухих бобов, они громыхнули, как камушки. Слышалось изредка повторяющееся тук-тук-тук— это Золтан беспокойно ходил по крыше. Стрелок устал; бывало, в сутки он шел по шестнадцать, а то и вообще по восемнадцать часов, чтобы быстрей оказаться как можно дальше от того кошмара, что приключился в Талле, последней из деревень у него на пути. Причем последние двенадцать дней ему пришлось идти пешком; силы мула были уже на пределе. Как он еще жив – непонятно. Разве что в силу привычки. Когда-то стрелок знал одного человека, мальчишку по имени Шими. Так вот. У Шими был мул. Шими давно уже нет; никого больше нет. Остались лишь двое: сам стрелок и человек в черном. До него доходили какие-то смутные слухи об иных землях, зеленых землях за пределами этого края – их называют Срединным миром, – но верилось в это с трудом. Зеленые земли в здешнем пустынном краю – это как детская сказка.
Тук-тук-тук.
Две недели, сказал Браун, максимум шесть. Но это не важно на самом деле. В Талле были календари, и они там запомнили человека в черном. Потому что он исцелил старика. Самого обыкновенного старика, умирающего от травки. Старика тридцати пяти лет от роду. И если Браун не ошибался, получается, что человек в черном с тех пор поутратил свое преимущество, а стрелок сократил расстояние. Но пустыня еще не закончилась. И пустыня еще обернется адом.
Тук-тук-тук…
Одолжи мне свои крылья, птица. Я раскину их широко-широко, и меня унесет восходящий поток.
Он заснул.
III
Браун разбудил его через час. Было темно. Единственный проблеск света – тускло-вишневое мерцание угольков в очаге.
– Твой мул приказал долго жить, – сказал Браун. – Прими мои соболезнования. Ужин готов.
– Как?
Браун пожал плечами.
– Поджарен и сварен, а как иначе? Очень разборчивый, да?
– Нет, я про мула.
– Просто лег и не встал. Видно же, старый был мул. – Он помолчал и добавил, как бы извиняясь: – Золтан склевал глаза.
– Ага. – Этого следовало ожидать. – Ну да ладно.
Когда они уселись у одеяла, что служило здесь вместо стола, Браун еще раз изумил стрелка, испросив краткого благословения: дождя, здоровья и просветления душе.
– А ты веришь в загробную жизнь? – спросил стрелок, когда Браун выложил ему на тарелку три дымящихся кукурузных початка.
Браун кивнул.
– Сдается мне, это она и есть.
IV
Бобы были как пули, кукуруза – не мягче. Снаружи выл ветер, обдувая покатую крышу, свисающую до земли. Стрелок ел быстро и жадно, запивая еду водой. Он выпил целых четыре чашки. Он еще не доел, как вдруг раздался стук в дверь, словно кто-то строчил из пулемета. Браун встал и впустил Золтана. Ворон перелетел через комнату и угрюмо устроился в уголке.
– Нет музыкальней еды, – буркнул он.
– Слушай, а ты не думал его съесть? – спросил стрелок.
Поселенец рассмеялся.
– Животные, умеющие говорить… их не едят, – сказал он. – Птицы, ушастики-путаники, бобы-человеки. У них мясо жесткое.
После ужина стрелок предложил Брауну свой табак.
«Сейчас, – подумал стрелок. – Сейчас будут вопросы».
Но Браун не задавал никаких вопросов. Он молча курил табак, выращенный в Гарлане долгие годы назад, и смотрел на догорающие угольки. В хижине стало заметно прохладнее.
– И не введи нас во искушение, – выдал Золтан. Неожиданно, как откровение.
Стрелок вздрогнул, как будто в него кто-то выстрелил. У него вдруг возникла уверенность, что все это иллюзия, наваждение. Что человек в черном наслал на него свои чары и пытается что-то ему сказать. Посредством таких идиотских и бестолковых символов.
– Знаешь такой городок, Талл? – спросил он.
Браун кивнул.
– Заходил на пути сюда. И потом еще один раз, чтобы продать кукурузу и хлопнуть виски. В тот год тут был дождь. Минут пятнадцать, наверное, лил. Земля, веришь ли, словно раскрылась и поглотила всю воду. И уже через час снова стала сухой и белой. Как всегда. Но кукуруза… Боже мой, кукуруза! Было видно, как она растет. Но это еще ничего. Ее было слышно, будто дождь дал ей голос. Хотя и безрадостный голос. Она как будто вздыхала и стонала, выбираясь из-под земли. – Он помолчал. – Зато уродилась на славу. Мне даже вроде как лишку было. Так что я взял и продал ее. Папаша Док предлагал, давай, мол, я продам, чего тебе-то таскаться. Но он бы меня обжулил. Вот я сам и пошел.