Стрелок. Путь на Балканы
Шрифт:
– А вы хорошо осведомлены.
– Мы, некоторым образом, приятельствуем, – пояснил Штерн, – к тому же у нас была мысль сделать ему карьеру.
– Карьеру?
– Ну да, перевести в писари.
– Погодите-ка, – сообразил Батовский, – а пока достаточно грамотного солдата под рукой нет, наш общий друг, господин Гаупт, эксплуатирует двух вчерашних студентов, не так ли?
– Увы, – состроил умильную физиономию Николаша.
– Кузен, вы неисправимы, – усмехнулась Софья, – сколько я вас помню, вы всегда пытались отлынивать от своих обязанностей. Но у вас никогда ничего не получалось.
– Ну, что же, мне пора в больницу, –
Тем временем солдат, первым заметивший Батовских, продолжал балагурить:
– Ошибочка вышла, Граф, не по твоим рукам мамзеля оказалась.
Будищев, к которому он обращался, лишь криво усмехнулся и философски заметил:
– Всех денег не заработать, всей водки не выпить, всех девок не перелюбить… но стремиться к чему-то нужно!
– Ишь ты, – покрутил головой весельчак, – только все одно тебе этой крали не видать.
– Кто знает, кто знает, вот что могу точно сказать, так это то, что студенты, как вернутся, тебе за такие слова об этой барышне в бубен настучат.
– Не, не подолеют! – беспечно отмахнулся солдат.
– Это если я им помогать не стану, – улыбка Дмитрия в один момент стала угрожающей.
– Эй, ты чего, Граф, я же шутейно!
– И я пошучу.
– Да ну тебя!
– Эй, Будищев, – подал голос Хитров, – ты чего это, никак драку затеваешь? Давай-давай, я тебя враз под арест определю.
– Что вы, господин ефрейтор, и в мыслях не было!
– Вот то-то.
Дорога запомнилась Дмитрию только собачьим холодом и частыми остановками. Дороги на юг были забиты другими воинскими эшелонами, потому эшелоны их полка, добравшись до Бологого, направились не на юг, а на запад, сделав таким образом изрядный крюк. Иногда патриотически настроенная общественность устраивала военным торжественные встречи. Служились молебны, произносились речи, затем господ офицеров приглашали на обед. Не забывали и про солдат: прямо на станциях в таких случаях стояли грубо сколоченные дощатые столы, уставленные жестяными кружками с чаем и булками. Но чаще поезда просто стояли, ожидая паровозов или просто своей очереди, поскольку значительная часть железнодорожных путей была одноколейными. Если была возможность, солдаты в таких случаях собирали хворост и палили костры, пытаясь согреться и приготовить пищу. Если удавалось похлебать горячего, люди веселели, начинали балагурить и петь песни.
Случались, правда, и постные дни, и тогда офицеры, как могли, пытались подбодрить своих подчиненных. Особенно этим отличался начальник их эшелона подполковник Гарбуз. Высокий, худой, с болезненным выражением лица, он как мог старался помочь солдатам, но у него было не так много возможностей.
Поскольку замерзать, стойко перенося тяготы и лишения воинской службы, было совершенно не в характере Будищева, он всячески пытался исправить ситуацию: ходил за хворостом, поддерживал огонь, первым вызывался расчищать пути. А однажды они вместе с неразлучным Шматовым притащили невесть откуда целый стог сена, для утепления вагона. Возможно, в другое время это послужило бы поводом для разбирательства, но, на их счастье, состав скоро тронулся, и начальство осталось в счастливом
Единственным светлым пятном в этом тяжелом путешествии была остановка в Гатчине. Их разместили в теплых казармах лейб-кирасирского полка, хорошо накормили, но самое главное – сводили в баню. Отмывшись и до исступления нахлеставшись березовым веником, Дмитрий вновь почувствовал себя человеком. Выйдя из парилки, он кое-как натянул исподнее и в изнеможении опустился на лавку, прикрыв глаза.
– Пивка бы, – невольно вырвалось у него.
– Оно бы хорошо, – согласно прогудел кто-то совсем рядом, – да только нету!
С трудом разомкнув веки, солдат увидел здоровенного кирасира, с сочувствием смотрящего на него.
– Что, земляк, намаялся? – продолжал, благожелательно улыбаясь, здоровяк. – Ничего, я слышал, вам за ужином еще по чарке поднесут, тогда и разговеешься.
– Есть маленько, – махнул головой Будищев и поскреб ногтями заросший за время пути подбородок.
– Побриться надо? – понятливо спросил кирасир. – Пошли к цирюльнику, он твоему горю поможет.
– Денег нет, – попытался отказаться Дмитрий, но гостеприимный хозяин и слушать его не стал, потащив к взводному брадобрею. Тот, впрочем, не стал возражать, а, быстро взбив пену, намазал солдату щеки и мгновенно отскоблил изрядно отросшую щетину.
– У нас не забалуешь, положено бриться и шабаш, – усмехнулся цирюльник, глядя на рассматривающего себя в зеркало пехотинца. – Правда, усы тебе такие не по чину, чай не гусар, но жалко сбривать было.
– В гусары таких рослых не берут, – покачал головой крепыш. – С его статями впору у нас служить али в преображенцах!
– Спасибо, братцы, – поблагодарил он кирасиров, – не знаю чем и отблагодарить.
– Ты – гость, – отмахнулся в ответ цирюльник. – Да еще на войну едешь. Велено вашего брата с почетом принимать.
– Граф, вот ты где! – ворвался к ним взъерошенный Федька. – А я тебя обыскался.
– Чего это он тебя Графом кличет? – насторожились кирасиры. – Или ты из благородных?
– Да какое там, – отмахнулся Дмитрий, – прицепили погоняло, теперь никак отделаться не могу.
– Поосторожнее с такими прозвищами тут, еще услышит кто не надо ненароком, так будет дело!
– Слышал, Федор, что тебе умные люди говорят?
– Ага, слыхал, а как тогда?
– Тьфу ты пропасть, ты что, моего имени не знаешь или фамилии? Вот так и зови.
– Хорошо, Митя.
– Чего-ради искал-то?
– Дык, смотрю, а тебя нет нигде!
– Ладно, пошли. Спасибо вам, земляки.
– Не за что. Всыпьте туркам и за нас, вот и будем квиты.
– Так может, еще сами всыплете, война-то еще не началась, да ведь и не завтра кончится.
– Какое там! Так и будем всю войну, то плац-парад, то развод, то еще какой караул, ети его за ногу. Тоска! Тут и войне рад будешь, от такой паскудной житухи.
Но это было исключением из правила, и дальше опять пошли бесконечные версты пути, ночевки в холодных вагонах и прочие «прелести» зимнего путешествия. Чтобы хоть как-то скоротать время, солдаты рассказывали друг другу байки, смешные случаи из прошлой жизни. Впрочем, жизнь русских крестьян совершенно не изобиловала занимательными историями, и веселого в ней было мало. Тяжелый труд, высокие налоги, да еще и непомерные выкупные платежи за землю. Наконец запас историй истощился, а байки пошли на второй-третий круг.