Стрелок. Путь в террор

Оченков Иван Валерьевич

– Сами расскажете. В крайнем случае, как приедем – увидим.

– Все-таки вы весьма занятный человек.

– Есть немного.

– Ну, ладно. Расскажу, отчего бы не рассказать. В общем, дело с вашей комиссией можно полагать решенным. Вчера мой кузен за партией виста имел разговор с одним чиновником из Главного медицинского управления. В ближайшее время вы пройдете между Сциллой и Харибдой наших эскулапов, и вас комиссуют. С полицией, я полагаю, тоже проблем не возникнет, и вид вы получите. Главное, чтобы вы и здесь не устраивали побоищ,

как дома.

– Да не устраивал я никаких побоищ! – усмехнулся Дмитрий. – По-хорошему, мне Фогель еще благодарен должен быть.

– Полицмейстер?!

– Ну да. Селяне наши во главе с отцом Питиримом собирались местного учителя немножечко линчевать, а я не дал случиться беззаконию.

– Очень интересно! А ведь раньше вы всячески уклонялись от рассказа о происшедшем. Кстати, мне в полиции поведали совсем другую историю.

– Понятное дело! Спасенный слинял. Свидетелей не было, а те, что были, против попа не пойдут, не говоря уж о том, что по деревенским понятиям – они в своем праве.

– А правда ли, что оный учитель занимался противоправительственной пропагандой?

– Было дело, занимался. Среди баб деревенских. Да добро бы еще только среди баб, а то ведь и девок незамужних агитировать пытался.

– Так его за это убить пытались?

– В основном за это.

– А вы вступились?

– Да у меня как-то накопилось к мужикам нашим. Ну и к батюшке заодно. Я, вообще-то, как раз в город собирался. Ну и пошел к старосте, уведомить, значит. А тут такой гай-гуй-сабантуй! Волокут этого самого Аполинарьевича и кричат, что он, подлец эдакий, Машку – племянницу старосты нашего, испортил.

– И вам стало его жаль?

– Немного. Тем более что с Машкой он точно не виноват.

– А вы откуда знаете?

– Владимир Степанович, не задавайте неудобных вопросов – не получите уклончивых ответов! Ну, в общем, учителя я у них отбил, паре-тройке особенно усердных в бубен настучал, а вот за отцом Питиримом не уследил. Не привык я, что попы эдак свою паству благословляют. Ну, а дальше вы знаете.

– Но ваш полицмейстер, как вы сказали – Фогель? Так вот, он мне ничего о конфликте со священником не рассказывал.

– Так отцу Питириму этот скандал тоже никуда не уперся. К тому же Фогель в курсе его махинаций и, при надобности, запросто может организовать ему неприятностей на ровном месте. И поедет наш батюшка каких-нибудь чукчей духовно окормлять.

– А что за махинации, если не секрет?

– Да так… лучше расскажите, что у вас за планы на меня? Я вашу фабрику видел, никакой гальванической или электрической мастерской у вас нет.

– Пока нет. Но это очень перспективное дело, а вы, кажется, недурно разбираетесь в нем?

– Немного.

– Бросьте. Ваша скромность делает вам честь, но сейчас она неуместна. Сейчас, ради эксперимента, делают электрическое освещение на мосту императора Александра II [12] . Вот-вот должны

окончить работы. И если дело пойдет, очень многие богатые и знатные люди захотят себе такую новинку.

– Вполне возможно.

– Вот-вот. Другое направление, то, что вы называете – автоматическим оружием. Сейчас, конечно, энтузиазм в военном ведомстве поутих, но кто знает, как оно повернется завтра?

12

Ныне этот мост называется Литейным.

– А что с беспроволочным телеграфом?

– А им вы займетесь сразу же после доставки необходимого оборудования, что случится довольно скоро. Я навел все необходимые справки и, как только будет готов действующий образец, займусь оформлением патентов. Причем не только у нас, но и за границей.

– Это все, конечно, интересно, но куда мы сейчас направляемся?

– Все-таки не выдержали? – засмеялся Барановский. – Сейчас в штаб, отметить ваше прибытие. Затем я вас отпущу, а сам отправлюсь на полигон. Комиссия из ГАУ меня заждалась.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, а почему вы спрашиваете?

Будищев на минуту сбросил с себя маску безразличия и, пытливо взглянув в глаза инженера, осторожно подбирая слова, ответил:

– Да как вам сказать, Владимир Степанович. Просто каждый раз, когда вы вспоминаете про эти испытания, у вас такой вид, будто на расстрел собираетесь.

Лицо изобретателя дернулось, как от нервного тика, и сквозь маску деланого веселья проступило отчаяние. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями, затем прочистил горло и с неподдельной горечью сказал:

– А от вас ничего не скроешь.

– Что, угадал?

– Можно сказать и так.

– И в чем проблема?

Барановский тяжело вздохнул. Он не любил посвящать других в свои неприятности, но тяжесть, навалившаяся на него в последнее время, была слишком велика, и ему до смерти захотелось с кем-нибудь поделиться ею.

– Понимаете, Дмитрий, – начал говорить он, от волнения перескакивая с одного на другое. – Я в эту пушку душу вложил! А они – неустойку! Я им говорил – снаряды транспортировать надобно аккуратно, а они их валом! Капсюля старого образца – непредохранительного типа! А они – контракт выполнен с опозданием! Неустойка!

– И что, большая неустойка? – вычленил главное из взволнованной речи инженера Будищев.

– Более шестидесяти тысяч рублей!

– Некисло! – хмыкнул унтер. – И у вас таких денег нет?

– Нет. Правда, не все так плохо. Как изобретателю мне причитается награда в тридцать две тысячи рублей. Даже если начет не снимут, то долг перед казной будет вполовину меньше. Впрочем, половины у меня тоже нет.

– И что делать?

– Все зависит от комиссии. Если удастся благополучно отстрелять пробную партию, то начет с меня снимут. А если я все-таки получу вознаграждение, то…