Стрелок
Шрифт:
Там было спокойно, но спокойствие это Александру не понравилось. Приветливость местных, кстати, тоже. Это Павел мог списать такое отношение на врожденную лояльность крестьян к воинам-освободителям, а циничный и недоверчивый киллер, сделавший карьеру на убийстве людей всех рангов, привык видеть подвох буквально во всем. Вот и сейчас ему не понравилось, что к ним отнеслись лояльно, без вопросов – информация о сошедшем с рельсов эшелоне и перебитых гарнизоне и зондер-команде не могла сюда не просочиться. Как показывает практика, немцы таких наездов безнаказанными не оставляют. Проще говоря, в любой момент, как снег на голову, может свалиться карательный отряд. Как минимум повод понервничать, а здесь народ спокойный, будто ничего и не случилось. На улицах
Встретили их тем не менее хорошо. Гауптмана не было – еще утром свалил на рыбалку, но и без него все шло своим чередом. Во всяком случае, в избе у бывшего председателя колхоза, а ныне старосты накрыли шикарный по военным меркам стол. Все по-крестьянски просто, основательно и сытно – варенная в мундире картошка, молодая зелень, соленья-варенья, запеченное в печке мясо… Причем мясо не какой-нибудь домашней свиньи, а дикого кабана, в деревне жили в том числе и неплохие охотники. Венчала все это великолепие здоровенная, литра на три, а то и больше, запотевшая бутыль мутного самогона, мерзко воняющего сивухой. Правда, воняла она ощутимо только для чуткого носа Александра, остальные прикладывались к стаканам с заметным удовольствием, да еще и на них с Павлом оглядывались недоуменно: мол, что вы, не русские, что ли? Пришлось поддержать компанию, немного сдобрив жидкость в своих стаканах марганцовкой, позаимствованной из аптечки. Судя по количеству осадка, хлопьями осевшего на дно, очисткой самогона крестьяне себя не утруждали, больше надеясь на свои могучие желудки. Впрочем, после импровизированной очистки многоградусная отрава вполне годилась для заливки в желудок и, огненным комком скользнув по пищеводу, обратно не просилась. Оставалось только уплотнить ее ядреного посола огурчиком и надеяться, что утром будет не слишком хреново – все же полностью грязь марганцовка не выбила, да и градусов в самогоне, по ощущениям, куда больше семидесяти. Во всяком случае, медицинский спирт пошел в свое время куда мягче.
По окончании трапезы они хотели было начать разговор о делах, но их тут же тормознули – не делается, мол, так. Сначала баня, а потом уж разговоры. Баня после сытного обеда и спиртного… Ню-ню. Александр насторожился еще больше, хотя опять же виду не показал, зато Павел только что не поплыл. Намотался по лесам, устал, грязный, как свинья, голодный, а тут жратвы от пуза, выпивка, баня, да и девица вон сидит очень даже товарного вида, глазами постреливает. Плюс ощущение безопасности, ну и повело его, естественно. Александру совершенно не улыбалось стать дурачком из русской сказки, которого Баба-яга в печь засунула, поэтому он сидел вроде бы расслабленно, улыбался, всячески изображая захмелевшего, а сам ждал дальнейшего развития событий.
Оно и не заставило себя ждать. Когда они, разомлевшие от жары, вышли из бани, оказалось, что в предбаннике нет ни их одежды, ни тем более оружия. Обнаружились кальсоны – не новые, но чистые, и на этом все. Что ж, стоило ожидать. Александр лишь усмехнулся про себя – надо же, какие мы предсказуемые… Сейчас наверняка вязать будут. А ху-ху не хо-хо? Два сюрприза он в предбаннике не оставил, сохранил, так что кое-кого будут ждать сегодня неприятные откровения.
Возле бани их уже ждали. Четверо крепких мужиков держали на изготовку винтовки, а староста переминался с ноги на ногу, видно, от неловкости.
– Вы, ребята, не обижайтесь, – начал он, – но мы ваши шмотки забрали.
– И зачем? – Александр глядел мрачно. Пока еще оставался маленький шанс, что все окажется дурацкой шуткой. Во всяком случае, очень хотелось на это надеяться.
– А чтобы вы глупостей не наделали. – Тут староста сделал паузу, очевидно дожидаясь ответа, но, убедившись, что никто не собирается уточнять, что за глупости имеются в виду, решил внести уточнения сам: – Вы, братцы, пришлые, вам что – пришли-ушли, а нам немцы за своих шкуры спустят. Опять же раненых под откос пускать –
– Ну и сволочи вы, мужики, – с чувством резюмировал Павел. – А мы вам честно заплатить хотели.
– Не волнуйтесь. Будем считать, что заплатили, – хохотнул один из мужиков, остальные поддержали его дружным смехом. – Не пропадут ваши денежки.
– А не боитесь?
– И чего нам бояться? Наши придут – никто им не скажет, не дураки, чай…
Ну, вот и все, дальнейших разъяснений не требовалось. Да и не ждал их Александр. Еще в бане он донес до напарника ход своих мыслей, и хотя тот и обозвал товарища перестраховщиком, подыграть ему все же согласился – дошло не иначе, что дело серьезное. Александр просто взмахнул рукой, которую держал за спиной, и в воздух, неторопливо вращаясь, взлетело ребристое яйцо гранаты. Нырок назад, в баню, благо Павел был уже там, захлопнуть тяжелую, сколоченную из толстых, гладко оструганных досок дверь, и в парную, там вокруг бревенчатые стены.
Удар! Маленькое, затянутое стеклом окошко брызнуло сверкающим хрустальным крошевом, смачно чавкнули впивающиеся в дерево осколки. Не теряя времени, Александр с пистолетом в руке выпрыгнул наружу и моментально оценил обстановку.
В принципе, делать особенно нечего – старосту нашпиговало осколками так, что лицо превратилось в фарш. Его подручным тоже досталось – один был мертв, двое лежали без сознания, четвертый, пострадавший меньше других, попытался было дотянуться до своей винтовки, даже не сообразив, что у нее взрывом погнут ствол. Ему Александр всадил пулю в голову, добил обоих выживших и решительно зашагал к ближайшему дому. Возле него замерла женщина, с любопытством наблюдавшая процесс ловли диверсантов, а теперь пребывающая в шоке. Киллер вывел ее из ступора мощной оплеухой и сунул пистолет к лицу:
– Где наши вещи? Где вещи, … … …! Говори, тварь, пристрелю!
Женщина шарахнулась назад, споткнулась, шлепнулась на задницу и поползла, как загипнотизированная не сводя глаз с оружия. Александр шагнул вперед, и она дико завизжала от ужаса, но пришельцу из параллельного мира было наплевать, он не просил, чтобы на них нападали, и его реакция соответствовала моменту. А уж поскольку напали, сами виноваты – расхлебывать последствия будут долго и упорно. Сейчас он работал, а в работе не место сантиментам…
Через час они уезжали из деревни на реквизированной телеге, нагруженной продуктами, в своей одежде и со своим оружием. Ну и с окончательно испорченным настроением, разумеется. Вновь их провожали испуганные и злые взгляды, ну да тут уж ничего не поделаешь. Не сдаваться же немцам ради спокойствия местных обывателей.
Наверное, это непатриотично, но диверсанты не осуждали жителей деревни. В конце концов, в мирное время все они пахали за непонятные трудодни, платили налоги, а взамен государство обязалось их защищать. И что же? Пришла война, а государство не защитило, армия ушла, и оказались труженики лопаты и плуга под немцами. Кто-то вступил с ними в бой, кто-то, как эти вот, предпочли сохранить шкуру, чтобы, значит, и нашим, и вашим и остаться при своих. Кто не был в их положении, тот не поймет. Не осуждая этих приспособленцев, парни им тем не менее не сочувствовали. Поэтому спокойно уезжали из деревни, не чувствуя ни вины, ни раскаяния.
Уйти, правда, удалось недалеко, километров на десять, максимум. День близился к концу, и напарники решили переночевать, вряд ли кто-либо рискнул бы их преследовать. Разумеется, не на дороге, свернули в лес. Конечно, телега в плане маневренности среди деревьев была куда хуже того же мотоцикла, но лес здесь относительно редкий, да и они далеко не отъезжали. Переночевать удалось спокойно, с утра они возобновили движение и к концу следующего дня вновь были неподалеку от места высадки.
Здесь ничего не изменилось, и, насколько могли судить парни, за время их отсутствия никто не появлялся. Оставалось отойти в сторону и начинать оборудование лагеря, в котором предстояло коротать следующий месяц, чем, собственно, и занялись.