Стрелы Геркулеса
Шрифт:
Зопирион рассказал.
— Попытайся закончить модель к концу Антестериона. [65] Карфагеняне взволнованы, и собираются отомстить за понесенное прошлым летом поражение. Мы должны опередить их.
Вечером того же дня Зопирион обсудил новость о грядущей кампании за ужином с Архитом и Коринной. Оба советовали ему убежать в Тарент. Но мучительные раздумья и отвращение к войне, возникшее в нем после падения Мотии, постепенно ушло. Он отказался.
— Если я покину службу Дионисия после первой же кампании, то создастся впечатление, что он разочаровался
65
Антестерион — примерно февраль.
— Эх, старик. Боюсь, теперь ты и Дионисий смотрите в одном направлении, — заметил Архит.
— Не во всем! И замечаю его уловки. Однако не могу не согласиться, что в ряде случаев горожане управляют городом значительно хуже, чем личность, подобная Дионисию.
— Прекрасно, что тебя волнует твоя карьера. Но мне казалось, что семья должна стоять на первом плане, — вмешалась Коринна. — Пока ты вместе с ним гоняешься за славой, мы подвергаемся опасности.
— Хорошо, хорошо. Обещаю по завершении кампании покинуть службу. Я просто хочу упрочить свою репутацию, и все.
Всю последующую декаду Сиракузы будоражили слухи о стремительной подготовке карфагенян к войне. Зопириона и Архита пригласили на очередной обед для узкого круга приближенных к архонту. Тиран расхаживал среди гостей в длинном платье из королевского пурпура и с золотой короной на голове. При виде такого величественного зрелища кое-кто из гостей даже присвистнули от изумления.
— Твое одеяние, господин, подтверждает мои давние подозрения о том, что ты не человек, а божество! — произнес Дамокл.
— Хм, — фыркнул Дионисий. — Если бы так считали жители Карфагена, мои проблемы исчезли бы сами по себе. Понимаете, друзья, до поры до времени я не хотел появляться в таком наряде перед жителями Сиракуз. Для них я должен был оставаться просто архонтом, в обычае которого республиканская простота во всем, даже в одежде. Но теперь, когда в моей власти находится почти вся Сицилия, мне захотелось поэкспериментировать с символами монархии. Разве мог Великий Царь держать в повиновении многочисленные народы Персии, если бы он вместе с простолюдинами расхаживал по улицам Вавилона и шутил и болтал с чернью? Вряд ли.
— Так как продвигается подготовка карфагенян к войне? — поинтересовался один из гостей, когда собравшиеся возлегли на ложа.
— Насколько я знаю, это скорее слухи, нежели факты. Однако мне сообщили, что Гамилк собирает повести на Сицилию миллионную армию.
Некоторые из гостей тревожно переглянулись. Дионисий снял корону и почесал голову: очевидно, она натирала ему.
— Но каждый солдат знает, какие строятся безумные предположения, когда разговор заходит о величине вражеской армии. — добавил тиран.
— Все правильно, господин. Даже Геродот, чью историю я читал, приписывает Ксерксу во время нападения на Элладу армию в миллион восемьсот тысяч человек. Просчитав запасы продовольствия и транспорт, зная организацию Персидской державы, Ксеркс, скорее всего, обошелся десятой частью указанного количества — я имею в виду реальных воинов.
— Я верю, что слухи в подобных
— Ах, нам ничего не страшно, когда нас ведет Дионисий, — вставил Дамокл. — Дионисий один превосходит миллион простых солдат. Как мы счастливы наслаждаться лучами твоего счастья!..
Дионисий пристально воззрился на Дамокла. Тот замолчал, и улыбка медленно сползла с его лица. Затем Дионисий медленно поднял глаза на пространство над ложем поэта.
Вытянув шею, Дамокл проследил взглядом направления взгляда повелителя. От увиденного его лицо побледнело, а кубок со звоном упал на пол. С потолка на одном конском волосе свисал меч. Он висел прямо над ложем Дамокла. Похолодев от ужаса, поэт не отрывал от него глаз.
— Однажды я предупредил тебя, Дамокл: если ты опять забалабонишь о моем счастье, я дам тебе вкусить, что значит быть правителем, — повысив свой звучный голос, произнес Дионисий. — Теперь ты знаешь. Козни и интриги висят над моей головой подобно этому мечу. Дома — противники и изменники, за рубежом — ссыльные и внешние враги находятся в постоянной готовности убрать меня со сцены — поверхности Земли.
— В любом народе найдутся люди недовольные и полные ненависти к правителю, будь он умен как Сократ, благороден как Перикл или удачлив, как Кир Великий. Ничто, кроме собственной власти, не может удовлетворить их. Так как место для правителя только одно, завистникам остается только разочарование. Видимо, боги милостивы ко мне, если я правлю на этой земле не первый десяток лет, и до сих пор меня не убил тот, кому я доверяю, и не растерзала меня жаждущая перемен разъяренная толпа. А теперь можешь сойти с ложа, Дамокл.
Дамокл сполз с ложа на залитый вином пол со скоростью заползающего в нору осьминога. Величественно. Дионисий поднялся, взял у стражника копье и легко ударил по волосу, на котором висел меч. Тот тяжело упал, глубоко вонзившись в обивку ложа. Дионисий вытащил меч и вернул оружие стражнику. Никто не смог ни пошевелиться, ни вымолвить.
— Придется чинить порез, — спокойно произнес Дионисий, ощупывая порез на ложе. И вернулся на свое ложе.
Дамокл поднялся на ноги. Его туника была вся в пятнах алого вина. С красным лицом, голосом, в котором сквозила сдавленная ярость, он заговорил:
— И все-таки, богоподобный господин, никто не принуждал тебя становиться… … архонтом.
— Неужели? Ты разве можешь назвать того, кто лучше меня смог управлять Сиракузами в это смутное время?
— Н-нет, господин. Я… ах…
— Или возможно, тебе более по душе полная демократия в Сиракузах?
— Я… я никогда об этом не думал.
— Ну что ж, я поделюсь с тобой своими мыслями о демократии. Демократия — прекрасная форма правления, однако, она имеет смысл только тогда, когда она в руках людей, достаточно сведущих, чтобы ей пользоваться. Афиняне достаточно успешно практиковали эту форму правления в течение ста лет, потому что они сами были дисциплинированны и ставили обязанности гражданина выше личных эгоистичных устремлений. Но такое встречается не часто. Демократия предполагает, что каждый гражданин рожден мудрым, благоразумным, дальновидным, справедливым и альтруистичным. Однако, на самом деле все обстоит иначе.