Стрелы на ветру
Шрифт:
– Да, я знаю, – отозвался Гэндзи. – Можешь не беспокоиться. Он для меня не опасен.
– Господин, вы уверены?
– Да.
Хидё расслабился. Раз дело касается предвидения, то оно выходит за пределы его должностных обязанностей.
Гэндзи улыбнулся. Как это удобно – иметь в качестве командира телохранителей человека, чьи мысли так легко читать, словно они и вправду написаны у него на лице.
– С Ханако все в порядке? – поинтересовался он.
– Не знаю, господин.
– Ты что, не нашел ее?
– Я ее не искал.
– Почему же?
– Я обязан обеспечить вашу безопасность. Я не могу отвлекаться ради личных дел.
– Хидё, речь идет о твоей невесте, будущей матери твоего сына и наследника, твоей подруге жизни.
– Да, господин.
– Ну так иди и разыщи ее. В твое отсутствие меня будет охранять Симода. Я верно говорю, Симода?
– Да, господин.
Хидё низко поклонился:
– Я скоро вернусь, господин.
– Ты вернешься завтра утром, – сказал Гэндзи, – после завтрака. И еще. Не кланяйся больше так низко. Как глава телохранителей, ты ничего не должен упускать из виду, даже на мгновение.
– Слушаю и повинуюсь, господин.
– Отлично. Желаю тебе поскорее отыскать невесту.
Хэйко подождала, пока Хидё уйдет, а Симода отступит на некоторое расстояние. Они сидели на подушках, в большом шатре, установленном возле единственной уцелевшей стены. Легкий ветерок приносил с собою запах моря.
– Как вы изменились за столь краткое время, – сказала Хэйко.
Она потрогала фляжку с сакэ. Убедившись, что напиток имеет нужную температуру, Хэйко наполнила чашку Гэндзи.
– О чем это ты?
– Всего неделю назад вы были всего лишь номинальным главой клана. Ничтожеством, которое едва терпят собственные вассалы. Теперь вы – на самом деле их господин. Чрезвычайно примечательное преображение.
– Критические моменты меняют людей, – сказал Гэндзи, наполняя, в свою очередь, чашку Хэйко. – Если им везет, то в такие моменты они узнают, чего стоят на самом деле.
Хэйко отвернулась. Открытый взгляд Гэндзи вызвал смятение в ее душе. Как же это было трудно – любить его! И насколько труднее это стало теперь, когда он ответил любовью на любовь… О, если бы они были крестьянами, или торговцами, или рыбаками – они могли бы без оглядки отдаться своим чувствам, не думая о тайной подоплеке и возможных последствиях!
– Вас сейчас переполняют чувства, порожденные необычностью происходящего, – сказала Хэйко. – Я забуду все, что вы мне сегодня говорили.
– Ты никогда об этом не забудешь, – возразил Гэндзи. – И я тоже. Мои чувства вызваны не необычностью момента. Они принадлежат тебе, Хэйко. Тебе одной.
– Вы не должны расточать мне любезности, – сказала Хэйко. По щекам ее текли слезы, но на губах играла нежная улыбка, и дыхание оставалось ровным. – Я люблю вас. Я полюбила вас в тот самый миг, когда впервые увидела. Я буду любить вас до последнего вздоха. А вы вовсе не обязаны любить меня.
Гэндзи улыбнулся; при виде этой беззаботной улыбки сердце Хэйко таяло.
– Я понимаю: если я буду любить тебя столь же страстно, это может показаться надоедливо симметричным. Возможно, со временем я научусь любить тебя меньше. Это тебя устроит?
Рассмеявшись, Хэйко упала в объятия князя.
– С моим-то очарованием? Боюсь, вы обречены со временем полюбить меня еще сильнее!
– Так ты уверена в себе?
– Нет, Гэнтян, – отозвалась Хэйко. – Я ни в чем не уверена. Любовь – слабость женщины, а не ее сила. Какой бы прекрасной ни была женщина, час ее расцвета краток. Я не жду, что вы будете любить меня вечно. Но пожалуйста, если только можете, будьте добры ко мне. Пожалуйста!
Гэндзи захотелось запустить руку в широкий рукав кимоно Хэйко и приласкать ее. День выдался морозным, и руки у него были холодными. Гэндзи решил, что ей это вряд ли будет приятно, и отказался от своего намерения. Но в тот же миг Хэйко придвинулась к нему, и каким-то непостижимым образом ее руки оказались у него под одеждой, а руки Гэндзи – под одеждой у нее. Гэндзи ощутил тепло ее тела и одновременно с этим – обжигающий холод от прикосновения ее пальцев. Тепло и холод слились воедино. «Ну и кто же здесь на самом деле читает мысли?» – подумал Гэндзи.
– Как я могу не быть добрым? Стоит мне увидеть тебя или даже просто подумать о тебе, и вся жестокость этого мира исчезает, и мое сердце, и само мое существо делается нежным.
– Нет, не все ваше существо.
– Ну хорошо, не все.
Им и в голову не пришло раздеться. Даже если б они находились в покоях Гэндзи, они и то бы на это не решились – во всяком случае, во время дневного свидания. Слишком уж сложно им было бы потом одеваться, особенно Хэйко.
Ее кимоно омэси было шелковым. Под ним – теплое зимнее хаори. Кимоно перехватывал широкий вышитый пояс оби, завязанный узлом «фукура судзумэ»; из-под верхнего его края выглядывал пояс оби-агэ.
Существовало триста различных способов завязывать оби, и Хэйко каждый день тратила немалое время, размышляя, что же ей выбрать на сегодня. Она выбрала узел «фукура судзумэ» – «сливовый воробей», потому что предположила, что Гэндзи вернется именно сегодня, и ей захотелось отметить этот день тонким намеком на тотем клана. Получилось так, что Хэйко верно угадала день возвращения князя. Но если б она ошиблась, она не стала бы снова завязывать узел «фукура судзумэ». Это было бы признаком дурного вкуса. Пришлось бы просто признать, что она упустила хорошую возможность, и смириться с этим фактом.
Шнурок оби-дзимэ удерживал оби в должном положении. Между кимоно и оби был надет корсет оби-ита, чтобы кимоно вдоль линии оби не шло морщинами. Под узел пояса подкладывалась специальная подушечка, макура, дабы он сохранял форму. Переднюю часть оби украшала брошь оби-домё; к ней пристегивался специальный шнур, чуть тоньше шнура оби-дзимэ.
Под кимоно, оби, макура, оби-агэ, оби-дзимэ и оби-домэ у Хэйко было надето длинное нижнее кимоно, нагадзюбан, тоже шелковое. Шнурки, пришитые к концам воротника, проходили сквозь петли воротника тикара нуно и завязывались так, чтобы образовать у затылка отверстие подобающего размера. Нагадзюбан подпоясывалось нижним поясом, датэ-маки.