Стреляешь в брата — убиваешь себя
Шрифт:
Андрей вновь согласно замотал головой, с таким усердием, что начал опасаться, как бы не оторвалась шея. Его показная покорность принесла свои плоды и в какой-то момент, он с облегчением заметил, что Милица начала успокаиваться. Ее горящие мрачным огнем глаза, как-то разом потухли и потускнели, напоминая теперь остывшие, тронутые серой золой угли, лихорадочный румянец ушел с щек, уступая место мертвенной бледности, судорожно сжатые в кулаки руки расслабленно разжались…
— Прости, мне не стоило кричать на тебя, — мертвым, лишенным интонаций голосом произнесла она. — Ты не местный и не обязан разбираться в наших делах…
Андрей
— Что ты делаешь?! Не смей!
Андрей покорно отпустил ее и уже приготовился стоически перенести логично следовавшую за этим жестом пощечину, но она лишь обожгла его гневным взглядом, и порывисто поднявшись неестественно выпрямив спину и гордо вскинув подбородок, вышла из комнаты. Уже в дверном проеме она обернулась и сухо произнесла, глядя куда-то поверх его головы:
— Я передам матери, что вы очнулись. Она должна вас осмотреть.
Чуть громче, чем следовало, хлопнула входная дверь, и Андрей вновь остался в одиночестве предоставленный самому себе.
Мать Милицы, благообразная дама, лет шестидесяти, появилась минут через десять. За это время Андрей немного успел прийти в себя и справиться с захлестывающими разум чувствами и эмоциями. Поэтому когда дверь в очередной раз отворилась и на пороге возникла высокая совершенно седая женщина, с недовольно поджатыми губами, толкающая перед собой изящную хромированную тележку с закрытой массивной крышкой супницей на верхней стеклянной полочке, он нашел в себе силы, придав лицу самое невинное и благовоспитанное выражение чинно поприветствовать ее:
— Добр дан.
— Добр дан, добр дан, — сухо откликнулась женщина. — Как вы себя чувствуете, молодой человек? Голова не кружится? Нет ли жару?
— Спасибо, со мной все в порядке. Вот только какая-то слабость и ужасно есть хочется, только сейчас это понял.
— Что ж неудивительно, как-никак молодой здоровый организм и целую неделю на жидких бульонах. Немудрено, что вы голодны. Но пока, извините, все тот же бульон. За это время ваш желудок отвык от тяжелой пищи и, если накормить вас сейчас мясом, обязательно случится заворот кишок или другая подобная неприятность.
По-русски она говорила очень чисто и как-то старомодно строя фразы, зато в речи не проскальзывал тот еле уловимый акцент, что он заметил у Милицы. О чем Андрей тут же пожалел, оказывается, он уже отчаянно скучал по забавно грассирующему говору свой спасительницы. Вообще дочь была очень похожа на мать, тот же лисий разрез глаз, классически правильные черты и чуть более полные, чем должны были быть по всему складу лица, губы. Вот только тело с возрастом погрузнело и заменило воздушную легкость степенной основательностью, да кожа, увядшая и изборожденная морщинами, не сияла тем волшебным матовым блеском, что у дочери.
— Рада, что вы, наконец, очнулись молодой человек, — продолжала меж тем пожилая дама, подкатывая тележку к самой кровати. — В состоянии ли вы поесть самостоятельно?
— Конечно, конечно, — заторопился Андрей. — Я сам, не стоит утруждаться…
— Ну так уж и утруждаться, — губы женщины невольно растянулись в улыбке. — Мне уже приходилось кормить вас с ложечки, как маленького ребенка, думаю, не перетрудилась бы и в этот раз.
"Да что же такое? И эта туда же, — смятенно думал про себя Андрей. — Милица заявляет, что ей не впервой видеть меня голым, ее мать, оказывается, уже привыкла вливать в меня ложками бульон. И обе говорят об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. Вот я попал! Стыдно-то как! Тоже мне мужик…"
От грустных мыслей о своей мужской несостоятельности аспиранта отвлек долетевший, наконец, до его носа чарующий аромат щедро приправленного специями бульона. Тут только он ощутил, насколько, в самом деле, голоден, массивная тускло отсвечивающая серебром ложка так и прыгнула к нему в руку. Он ел быстро и жадно, чавкая и расплескивая густую янтарную жижу, умом понимая, что надо как то справиться с собой и показать внимательно наблюдающей за ним седой даме, что он культурный человек с хорошими манерами, знакомый с правилами застольного этикета. Но эти мысли так и оставались лишь благими пожеланиями, исстрадавшийся от недельного забытья организм не желал вслушиваться ни в какие резоны, раньше чем до отказа заполнит себя живительным теплом жидкости парящей в открытой супнице. И совладать с собой и начать есть по-человечески Андрею удалось лишь когда ложка уже вовсю заскребла по дну фарфоровой миски. Чувствуя полнейшее отвращение к себе за эту слабость, он робко поднял глаза на все это время просидевшую рядом мать Милицы и с удивлением увидел, как женщина растроганно улыбается ему сквозь стоящие в глазах слезы.
— Бедный… Ну и досталось же вам…
— Спасибо, спасибо вам большое за все… — выдавил из себя Андрей, опуская глаза, чтобы не видеть ее слез, наполняющих его душу пронзительной жалостью к самому себе.
— Да мне-то за что? — качнула головой женщина. — Это ты, сынок, Миляцку поблагодари, это же она тебя сюда привезла, да возилась с тобой, пока ты совсем плох был, ночей не спала все здесь у постели сидела… А я, старая, что… Я ничего… Приготовить, да принести мне не трудно…
— А, правда, что вы ведьма и лечили меня колдовскими зельями? — вдруг осмелев, неожиданно даже для себя самого, спросил Андрей.
— Что? — брови женщины удивленно подпрыгнули вверх. — Какая еще ведьма? Кто это тебе сказал?
— Милица, рассказала… — чувствуя, что ляпнул что-то не то, неохотно произнес Андрей.
— Ах, Милица! Вот ведь дрянная девчонка! Вечно выдумает какой-нибудь вздор! Ну я ей задам! — возмущенно нахмурилась старушка, воинственно размахивая сухонькими кулачками. — А ты тоже хорош! По виду городской, образованный парень! Какие еще ведьмы в наше время? Просто я целебные травы знаю, и отвары из них варить умею, вот и все. Ишь, выдумали! Нашли ведьму!