Стремглав к обрыву

Росснер Джудит

– Ради Бога, будь осторожен. – Я шутливо взъерошила ему волосы. – Если на твоем бесценном теле появится хоть один синяк, отвечать придется мне.

– В самом деле, Руфь, скажите ему, чтобы был осторожнее, – негромко добавила Лотта.

Просьба поразила меня своей искренностью, не говоря уже о том, что это была первая просьба, с которой она ко мне обратилась.

– В чем дело, Мартин?

– О Господи! – простонал он. – Видишь, Латке, что ты наделала? Пробудила в сестрице материнский инстинкт. Теперь у нас будет родительское собрание и мама Руфь примет

меры.

– Мне кажется, – заметил Уолтер Штамм, – наша сестра…

– Знаешь, Борис, – перебил его Мартин, – как только я пошел в школу, наша мама всегда посылала Руфи на родительские собрания, чтобы она побеседовала с моими учителями. Мама стеснялась, что плохо одета. И говорит с акцентом. Или еще чего-нибудь. Представляешь? Тебе бы понравилось, если бы, например, Латке ходила к тебе на родительские собрания?

Борис от удивления открыл рот. Уолтер Штамм и я смутились. Хелен Штамм этот разговор позабавил. Лотта смотрела на Мартина такими глазами, словно впервые увидела представителя другого пола. Вечером они с Мартином прошагали три мили до города, чтобы сходить к кино, хотя Хелен Штамм предлагала подвезти их. Мы смотрели телевизор.

На пятый день Хелен Штамм вернулась домой одна и сообщила, что Мартин мертв.

Я не плакала. Я как будто застыла. С той самой минуты, когда Хелен Штамм вошла и попросила меня сесть, какой-то голос внутри меня произнес: Мартин погиб. Я послушно села.

– С Мартином произошел несчастный случай, Руфь. Я не любитель ходить вокруг да около, да и вам от этого не станет легче. Лучше сказать прямо.

Я кивнула. Во рту у меня пересохло.

– Он погиб.

– Вы уверены?

– Да.

– Иногда думают, что человек умер, а это просто шок. Сердце еще немного бьется.

– Мне очень жаль, но это не тот случай.

– Понятно.

– Хотите побыть одна?

– Не знаю. Где Мартин?

– В доме тренера. Там Уолтер.

– Мне можно туда?

– Лучше не надо. – Она помолчала. – Вид у него… неважный.

– То есть?

– Случилось ужасное. Он врезался в дерево.

– В дерево?

Она кивнула.

– Хотите сигарету?

– Да.

Она закурила две сигареты и протянула одну мне.

– Это какое-то безумие. Необъяснимо. Тут что-то не так. Он все просил Рэнди позволить ему спуститься по трассе повышенной сложности. Рэнди не разрешал, потому что Мартин всего два дня назад сделал свой первый в жизни спуск с середины горы. Нет слов, съехал он прекрасно, но спуск с вершины – совсем другое дело. – Она ошеломленно покачала головой. – После каждого спуска он уговаривал Рэнди. Наконец Рэнди попросил меня поговорить с Мартином. Сказал, что Мартин, может, и справится, но как тренер он не имеет права взять на себя такую ответственность. Я ответила, что он абсолютно прав. А Мартину сказала, что он может приезжать на уик-энд, когда захочет, если до конца этой недели Рэнди все-таки не разрешит ему спуститься с вершины.

– Спасибо, – пробормотала я.

– Не

надо. Я говорю это не для того, чтобы вы меня благодарили. Вам нужно это знать, иначе не поймете, насколько дико все, что произошло потом.

Я смутно помню, что в этот момент появились Лотта и Борис и, громко всхлипывая, стали подниматься по лестнице.

– Почему так важно, чтобы я поняла? – спросила я рассеянно.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Я всегда считала, что, по возможности, люди должны знать правду.

– А, понимаю.

– Вы не возражаете, если я продолжу?

– Да. То есть нет, не возражаю. Продолжайте, пожалуйста. Ведь осталось немного?

– Да. – Она и раздумье смотрела на меня.

– Не беспокойтесь, все в порядке. – Мне даже удалось выжать улыбку. – Честное слово. Можете мне все рассказать. Я совершенно…

– Никто не видел, как он это сделал, – выпалила она. – Уолтер и Борис укладывали лыжи. Я выходила из подъемника, когда услышала страшный крик и поняла, что кричит Лотта. Побежала к спуску, и все, кто был на вершине, побежали следом. Остальные уже стояли там и смотрели вниз. Все кончилось мгновенно. Рэнди почти сразу ринулся за ним. Мартина отбросило на первом же повороте, и он всем телом влетел в дерево. А руки и ноги обвились вокруг ствола.

Я содрогнулась.

– Лыжи – очень опасный спорт. Даже странно, что погибает сравнительно немного людей.

– Боюсь, вы меня не поняли, Руфь, – тихо ответила она.

Голова раскалывалась. Она чего-то ждет от меня, а я совершенно отупела и не понимаю, чего именно. Я вспомнила, как в первый раз пошла смотреть французский фильм, после того как два года учила французский: слова были знакомые, но я не понимала их без титров. А титры мешали слушать. То же самое было сейчас, только я пыталась не сосредоточиться, а отрешиться, провалиться в пустоту.

– Чего я не поняла?

– Совсем непросто погибнуть, катаясь на лыжах. Деревья не стоят сплошной стеной. И справа, и слева было много места, но все говорят, он не пытался свернуть. Летел прямо на дерево, широко расставив ноги.

– Зачем? – спросила я, сжимая голову руками, чтобы унять боль.

– Этого никто не может знать. – Она начала ходить по комнате. – Мы думали, он потерял очки и снег ослепил его, но очки… он их не потерял.

– Ему прописали очки? – спросила я и хихикнула; мне показалось, что это удачная шутка. Смех раздавался издалека, словно из-под воды.

Она остановилась и посмотрела на меня.

– Посидите здесь, Руфь. Я принесу вам чего-нибудь выпить.

Я глупо кивнула.

– Обещайте не двигаться, пока я не вернусь.

– Обещаю не двигаться, пока вы не вернетесь. – Я не могу двинуться, пока вы не вернетесь. Я вообще не могу пошевелиться.

Она вышла и сразу же вернулась. Со стаканом виски и таблеткой аспирина. Я выпила виски, подавилась аспирином, с трудом проглотила его, отдала ей стакан.

– Хотите позвонить домой? Или сразу поедете? Наверное, лучше сообщить родителям не по телефону.