Стремительный
Шрифт:
Слишком поздно я понял, что она использовала эту игру в качестве уловки, чтобы побыть со мной. Мы отскочили друг от друга, когда Зак начал подниматься по лестнице, и не должны были смотреть друг на друга, так как он был бы в ярости. То, что он держал её в ежовых рукавицах, было не в новинку. Ребята не могли даже пройти рядом с ней, не получив от него, но он должен был знать больше, когда пришел ко мне. Кроме помощи игры в бильярд, я больше ничего не мог ей дать. Двадцать один и пятнадцать — не совместимый возраст.
Я больше не прикасался
Я уперся головой в дверь подвала, мое тело дрожало, дыхание сбилось, и воспоминание о нашей совместной истории исчезло. Я боролся с желанием вернуться вниз и закончить то, что начал. Мой член пульсировал от нужды быть в её теле, хоть я себя и сдерживал. Я был еще не готов, и не хотел допустить еще одну ошибку, которая станет фатальной. В моей голове формировались картинки, как руки держат в хватке её нежную шею, как я вымещаю на ней все восемь лет сдерживаемой ярости и желания. Я знал, что мне не нужно спешить. Контроль просто необходим.
Но, черт, я хотел трахнуть ее.
Я ждал, слушал под дверью некоторое время, но она не издала ни звука, нужно отдать ей должное. Я оставил ее в полной темноте, голой в холодном подвале. В эти несколько дней я собираюсь устроить ей ад, не идущий ни в какое сравнение с той жизнью принцессы, что у нее была.
Я переживал за нее, но некоторая больная часть меня радовалась, что у нее ничего нет. Ей даже некуда пописать. Смотреть на её страдания было самым лучшим моментом в моей жизни, учитывая то, что я любил бить людей, которые приходили ко мне в клетку.
Может, это потому, что в тюрьме я был зациклен на ней. По началу я ничего не чувствовал, кроме ненависти, которая уничтожила меня, но затем, когда мое заточение стало играть с моим разумом, я позволил своей фантазии разыграться. Я представлял себе, что трахал ее всеми способами, что только можно представить, и в любом сценарии. Она рыдала и умоляла меня остановиться. А я мучил её, как умалишенный, нормальный человек не сможет описать этого.
Эти фантазии держали меня на грани, особенно в те бесконечные дни, что я провел в карцере, лишенный взаимодействия с людьми, и сидел в маленькой, меньше чем туалет, комнате, в течение двадцати трех часов.
Когда в эти дни смотрел в зеркало, я не узнавал смотрящего на меня мужчину. Парень, который стирал слезы с её лица, в день похорон её матери, ушел, остался только тот, кто с восторгом смотрел бы на её слезы. Тьма стала центром моего существования, бурная необходимость мстить кипела на медленном огне в течение многих лет.
Никто не знал о моей испорченной натуре лучше, чем мой сокамерник Джакс. Когда я зашел на кухню, ее вещи были у меня в руках, он сидел за кухонным столом и тщательно следил за мной, пока я выбрасывал их.
— Ты уже трахнул ее?
Вот за это я его и любил, он не ходил вокруг да около. Он принимал все, как есть.
Так как я готовил ужин,
Мы заключили союз после того, как я выбил все дерьмо из его сокамерника. Он должен мне, как сам утверждает. Когда два года назад его помиловали, у него было намерение поквитаться с Алекс. Он также следил за моим островом, где я разрешил ему пожить.
После прошедшей ночи, я решил, что он отплатил сполна. Он помог мне перенести тело Алекс из её машины в мою и утопить её «Вольво».
— Ну, мужик? — настаивал он, вторгаясь в мое воспоминание о том, как это прекрасно, когда все идет по плану.
Я посмотрел ему в глаза, и он рассмеялся.
— Мужик да ты влюбился. Я не могу поверить, что ты еще не трахнул ее.
— Я не сказал ни слова, откуда ты знаешь, трахнул я ее или нет?
— Я тебя знаю, — сказал он, гладя свои темно-русые волосы. — Ты делаешь все тихо и хреново, когда не хочешь говорить. Алекс Де Лука была нашей темой для разговора в течение многих лет. Что, блядь, за задержка, мужик?
— Я не знаю. Я не могу пойти туда снова, — со вздохом я опустил голову. Если я пойду туда, то, вероятно, превращу все что осталось в камень.
— Потому что ты не насильник. Я уже говорил это. Ты ни в коем случае не сделаешь это с ней. Не после того, через что ты прошел.
— Нет, поверь мне, я хочу пойти туда, — я повернулся к печи и вытащил курицу. — Она тоже этого хотела.
— Ты бы хотел, чтобы малышка поборолась?
Кровь пульсировала в моем члене, подтверждая его теорию.
— Я испорчен.
— Нет, ты просто хочешь расплаты. В этом нет ничего плохого.
Благодаря Алекс, я узнал, каково это быть беспомощным, хотя за эти восемь лет я не проиграл ни одного сражения. Ни тогда, когда они заковали меня в наручники, ни когда другие заключенные прыгали на меня, валили меня на пол и по очереди били мою задницу. И даже ни тогда, когда умер мой отец, и я был лишен возможности пойти на его похороны.
Я ненавидел мысли о том, как он думал обо мне, сколько обид принес ему сын. Я получил в наследство остров, единственное место, наполненное моими счастливыми детскими воспоминаниями, и превратил его в собственный Алькатрас.
Никакое количество вины и стыда не изменит то, что я хочу больше всего. То, как она смотрела на меня, то, как она реагировала, действительно, разозлило меня. Я хотел борьбы. Я хотел, чтобы ее ногти впивались в меня. Я хотел, чтобы она пиналась и кричала, моля о пощаде. Я хотел, что бы она плакала, и ей было чертовски больно.
— Расплата — это одно, но то, что я хочу сделать с ней…
Джакс почесал свой подбородок, и широкий оскал украсил его лицо.
— Ты забыл, как мы дрочили в камере? Ты говорил во сне. Я знаю, что ты хочешь сделать с этой девочкой. Я просто не думаю, что твои яйца способны вынести такое.