Стремнина Эльба
Шрифт:
— А чего? — вопросил он. — Ну может, я на словах беднее, чем на деле. Это преступление?
Нет. Все мы так поступали. Обычная мера предосторожности против рубаха-парней, которые сидят на мели и хотят жить на халяву, вместо того чтобы иметь дело с Ростом.
Кто-то заметил:
— Многие ребята были при деньгах, когда мы явились сюда. Нам никогда еще не выпадала возможность избавиться от лишних монет.
Правда. Черный Отряд оказался полезным для экономики Алоэ. Может, поэтому никто не пытался убить нас.
Ильмо сказал:
—
Я не обратил внимания, когда ушел наш третий, младший волшебник. В эти дни Молчун выглядел хуже, чем обычно. Буквально как призрак.
Когда вы находитесь в Отряде достаточно долго, у вас развивается сверхчутье. Каким-то образом вы бессознательно считываете предзнаменования, и чуть что — вы начеку. Мы называем это «чуять опасность». Так вот, на интуитивном уровне появляется предчувствие. Оно предупреждает вас, что ваша задница вот-вот плюхнется в самое дерьмо.
Четырнадцать искрящих секунд — и более шести сотен человек почувствовали: что-то назревает. Почувствовали, что жизнь скоро изменится. Что не смогу я прожить сотню дней без того, чтобы кто-то не попытался меня убить.
Мы уже отложили карты, когда со стороны лагеря размашистым шагом притопал Ведьмак:
— Ильмо. Каркун. Гоблин. Одноглазый. Старикан зовет вас.
Одноглазый проворчал:
— Вот надо было Гоблину разевать свою треклятую варежку.
За две минуты до того Гоблин пробормотал:
— Начинается. Что-то такое в воздухе.
Я вмешался:
— Н-да. Это все из-за него. Предлагаю надрать ему задницу, если нам опять придется где-то усмирять повстанцев.
— Увянь, Каркун. — Ильмо отодвинулся от стола. — Но я согласен. Я почти забыл, как это здорово — служить в гарнизоне.
Его понесло: чистые мундиры, вдоволь пива, постоянная жрачка плюс почти неограниченный доступ к излюбленному солдатскому способу сорить деньгами и убивать время.
Мы двинули на улицу, предоставив карты другим — уже делавшим ставки. Я сказал:
— В этом и суть дежурства в гарнизоне. Самая сложная работа, которую мне поручили, было уломать Одноглазого, чтобы он исцелил парней, подхвативших трепак.
Одноглазый сказал:
— За что люблю гарнизон — за финансовые возможности.
Еще бы. Отправьте его куда угодно, дайте неделю, и он уже ввяжется в какие-нибудь аферы на черном рынке.
Ведьмак пристроился поближе, шепнул:
— Надо переговорить с глазу на глаз.
Он незаметно сунул мне измятый клочок пергамента, квадрат со сторонами в три с половиной дюйма. Грязный и скверно пахнущий. С треугольной дыркой там, где его на что-то вешали. Когда я развернул, Ведьмак выглядел так, будто вот-вот запаникует.
Я остановился. Другие тоже, интересуясь, в чем дело.
Я прошептал:
— Где ты это взял?
Когда Шепот явилась вести переговоры. Отряд встал лагерем за городом, на пустынном, продуваемом ветрами бесплодном гребне. Благодаря переговорам от сотрудничества с империей Госпожи Алоэ получал целый ряд привилегий. Первой из них было то, что город и его окрестности продолжат свое существование.
Лагерь был — ничего из ряда вон. Снабженная куртинами стена из сухого глиняного кирпича. Все внутри тоже из адобы,[2] слишком небрежно оштукатуренного, чтобы спасти от дождя.
Лагерь был коричневым. Человек с наметанным глазом мог бы различить оттенки, но наши варварские видели только этот цвет. Даже сейчас мне пришлось напрячь зрение, чтобы распознать новую коричневую заплату, прежде чем Ведьмак на нее указал.
Летающий ковер лежал, спрятанный в тени восточной стены нашей штаб-квартиры. У моих спутников были столь же зоркие глаза, но менее чуткие к неприятностям сердца.
Мы были только частью общего потока. Вызвали всех офицеров и взводных сержантов. Иногда Капитан начинает заморачиваться по пустякам и обрушивается на окружающих с импровизированной воодушевляющей речью. Но на сей раз была одна существенная разница.
Летающий ковер в тени возле штаба.
Существует не более шести таких — и лишь шестеро могут их использовать.
Нас осчастливил своим присутствием один из Взятых.
Закончились славные деньки. Преисподняя слегка вздремнула, но теперь пробудилась и била копытом.
Никто не присматривал за ковром. Никто не горбатился на посту.
Я сказал:
— Идите-ка вперед, парни. Догоню вас через минуту. Ведьмак, покажи мне.
Он повел к тени. К ковру.
— Я заметил его здесь. Никогда не видел ковер настолько близко, так что решил сперва убедиться.
Я проделал то же, что и он. Единственный взгляд на ковер — и теперь я был уверен в том, о чем уже знал. Эта неопрятная, разваливающаяся груда нитей и палок принадлежала Хромому.
— Смятый листок я нашел здесь.
«Здесь» — это там, где Хромой сидел во время полета. В этом месте ковер особенно истрепался, был растянутый и провисающий.
Палец Ведьмака указал на лоскут ткани, оторвавшийся от деревянного каркаса, который поддерживал всю конструкцию снизу.
— Он был почти скрыт. Зацепился за острие.
Маленький гвоздь проколол отверстие в три шестнадцатых дюйма.
Клочок пергамента остался пришпиленным к нему. Я поддел его скальпелем, следя за тем, чтобы не коснуться рукой.
— Я взял его. Прежде чем мне удалось на него взглянуть, Капитан вышел и велел идти за вами.
— Все правильно. Не отсвечивай пока. Переговорим позже. Если не потороплюсь, войду последним.
— Плохо дело?
— Может быть, плохо. Двигай-ка в город. Об этом — никому ни слова.
Из всего, что было в нашем распоряжении, для зала собраний лучше всего подходила столовая. Поваров выгнали. Смердело несчастьем. Сейчас половина ребят жила в городе, в том числе и я. Некоторые — с женщинами. У нескольких были и приемные дети, которых те содержали.