Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия

Рыбаков Борис Александрович

Земля. Тяжел-то мне, тяжел, Господи, вольный свет Тяжеле-много грешников, боле беззаконников … Господь. Потерпи же ты Матушка-Сыра-Земля, Потерпи же ты несколько времечка, Сыра-Земля! Не придут ли рабы грешные к самому Богу с частым покаянием? Ежели придут — прибавлю я им свету вольного, царство небесное. Ежели не придут ко мне, к Богу — убавлю я им свету вольного Прибавлю я им муки вечные, поморю я их гладом голодным! [50]

50

Там же, с. 494.

В этом народном диалоге Земли и Неба люди делятся на беззаконников, которые не приходят к самому Богу и на просто грешных рабов божьих, которые должны обратиться к самому Богу. Здесь, помимо стригольнического вычленения из христианских высших сил, только одного Господа (Иисуса Христа) и «кормилицы» — богородицы, представленной символически в виде Земли, наличествует и основное требование стригольников непосредственного обращения к богу; думающие иначе подразумеваются под «беззаконниками».

В некоторых духовных стихах, записанных в XIX в., живо отразилась та горячая полемика, которая велась (за пятьсот лет до записи) в Новгороде и Пскове между стригольниками и их оппонентами, представителями официальной церкви. С только что приведенным стихом, требующим обращения «к самому Богу», спорит другой стих — «О Сионской горе»: на берегу огненной реки души грешников умоляют «Батюшку Небесного Царя» перевезти их на другой берег; Небесный Царь отвечает им, перечисляя действительные и приписанные им грехи стригольников:

Уж вы жили, души, на вольном свету, Что же, души, уготовили себе? Вы в божью церкву не хаживали, Вы духовному отцу не каявались! Вы голодного не накармливали, Вы жаждущего не напаивали, От темной ночи не отборанивали … У мертвого тела не сиживали И мертва тела не проваживали… [51]

51

Там же.

Сопоставляя эти два духовных стиха, дошедших до нашей науки через посредство прицерковной «нищей братии» XIX в., наследницы калик перехожих, мы как будто присутствуем при споре епископа Стефана Пермского со стригольниками за пятьсот лет до этой фольклорной записи.

Бог стригольников возмущен беззаконниками, которые не считают нужным обратиться с исповедью и покаянием к самому богу; им как нераскаянным грешникам грозит мука вечная. А тем, кто исповедуется богу, обещано царствие небесное.

Стих «О Сионской горе» почти по всем пунктам повторяет поучение Стефана против стригольников: грешные души, толпящиеся на берегу потусторонней огненной реки, принадлежали людям, которые не ходили в церковь, не исповедовались духовенству, пренебрегали погребальной обрядностью. Но есть в этом духовном стихе и дополнения: Стефан уважительно пишет о «чистом житии» стригольников, и даже не намекает на ту скупость грешных душ, которая так образно представлена в духовном стихе. Возможно, что пренебрежение осуждаемых грешных душ к делу помощи голодным, раздетым и разутым является отзвуком нищенской психологии той среды, которая донесла до нас средневековые духовные стихи (вспомним эпизод с чашей, которую Иван Калита выкупил у нищих — «притворян»). Но возможно и другое — пренебрегавшие церковным богослужением стригольники не были связаны с современной им нищей братией, собиравшейся на церковных папертях и в церковных притворах.

Среда «калик перехожих», «странников» была очень пестра. Каликами были бояре и богатые купцы (Добрыня Ядрейкович, Карп Данилович, Стефан Новгородец); заметное место должно было принадлежать духовенству, а кроме того, мы должны учесть и необходимую охрану, и обслугу, в составе которой могли быть и смерды, и холопы, тоже становившиеся каликами. В числе калик, отправлявшихся на поклон и покаяние к общехристианским, «вселенским» святым местам, могли оказаться и удалые ушкуйники, пограбившие русские и «бесерменские» города и решившие под старость души спасать и грехи замаливать. Всем этим объясняется и близость ранних стихов к былинам, и длительная сохранность паломнического народного жанра, доживавшего в XIX столетии свои дни близ церквей, на ярмарках и рынках и в богатых купеческих домах, где давали приют «странным людям» (вспомним пьесы А.Н. Островского). «Калики перехожие» связывали средневековую Русь с Грецией и Ближним Востоком, встречались здесь с разноплеменной массой паломников из Западной Европы и с местными христианами разных толков. Прекрасную работу о каликах перехожих написал А.Н. Веселовский, не устаревшую до сих пор [52] .

52

Веселовский А.Н. Калики перехожие и богожильские странники // Вестник Европы. 1872.

Конфронтация между православным духовенством и православными же критиками «лихих пастухов» существовала, судя по всему, не только во Пскове и Новгороде, но могла проявляться и в широком диапазоне путешествий калик перехожих, которые воочию видели у цареградских и иерусалимских святынь процедуру покаяния без посредников.

Южные пределы путешествий калик перехожих позволили паломникам ознакомиться с огромным фондом апокрифических сочинений, создававшимся именно здесь, на родине христианства, на протяжении нескольких веков.

И русская и латиноязычная религиозная литература Запада и литература древних христианских земель Закавказья восприняли настолько значительное количество апокрифических сюжетов, что провести точную границу между ортодоксальным христианством и многообразными отклонениями, порожденными апокрифами или их (апокрифы) порождающими, чрезвычайно трудно.

Средневековый христианский Восток можно назвать университетом ересей; «учились» в нем пришлые люди из разных стран, разносившие это многообразие учений и толкований по всему свету. Здесь и происходили встречи православных паломников с католиками Запада, богомилами из Болгарии, местными несторианами.

Духовные стихи складывались на основе церковной канонической литературы, апокрифов, сказаний, житий святых, богослужебных песнопений. Ко всему этому добавлялся былинный богатырский элемент, а позднее творчество «нищей братии», воспринявшей наследие калик перехожих [53] . Составители духовных стихов производили свой отбор произведений и сюжетов, иногда популяризируя христианскую литературу, иногда подправляя ее применительно к русской действительности. В своей сумме былины, легенды и духовные стихи, рассчитанные на устное исполнение более или менее значительному числу слушателей, дают нам представление о том, какие сведения были отобраны их составителями для просвещения грамотных и неграмотных людей древней Руси. Былины, сосуществовавшие с духовными стихами, были выборочным освещением исторических событий, подробно описанных в летописях. Исторические сюжеты, связанные с Византией и Востоком, опирались на хронографы и отдельные сказания. Религиозные темы в духовных стихах пересказывали некоторые эпизоды из Ветхого завета и Евангелия, жития некоторых святых, а также множество апокрифических сюжетов. В этой своеобразной «школьной программе» многое было не упорядочено, многое закрыто иносказаниями, отдельные сюжеты не были никак связаны друг с другом, не было никакого хронологического и географического порядка, и факты были переплетены с полуязыческим, полухристианским вымыслом. Но все же для «темных веков» средневековья этот многообразный и поэтичный комплекс составлял значительный раздел народной культуры. Исполнение духовных стихов иллюстрировалось рассказами самих калик перехожих о личных впечатлениях, описанием всех виденных народов, городов, святынь, морей и гор в далеких заморских землях.

53

Из основных исследований духовных стихов и количества можно назвать: Безсонов П. Калики перехожие: Сборники стихов и исследования. М., 1861–1864. Вып. 1–6; Веселовский А.Н. Калики перехожие…; Буслаев Ф.И. Русские духовные стихи. СПб., 1887. В XX в. солидного всестороннего обновления исследований о духовных стихах и каликах, к сожалению, не было.