Стриптиз перед смертью
Шрифт:
– Вы точно не знаете, где он теперь находится?
– А в чем дело?
– Мне случайно стало известно, что он не продлевал свой паспорт и не мог законным путем покинуть Россию. Вы что-то можете добавить? В посольстве волнуются, хотели бы его видеть.
– Насколько я знаю, он в Дамаске, – монотонно повторила она.
– То есть он незаконно покинул страну?
– Я совсем ничего об этом не знаю. А как он мог сделать это незаконно?
– Скажите, вы не вспомнили ничего о том человеке, к которому Инна обращалась,
– Вы все еще думаете, что это он ее убил? – с трудом выговорила она.
– А вы как считаете?
– Думаю, нет. Не знаю… – Она нервно поводила плечами, ища нужного слова. – Ой нет. Ничего не могу сказать.
– А вы твердо уверены, что убийца не он?
– Нет, не слушайте меня!
– Почему же? Я как раз хочу послушать ваше личное мнение.
– Мое мнение ничего вам не даст.
– Хорошо. – Следователь открыл ящик стола, протянул ей фоторобот. – Посмотрите внимательно.
Лена вытянула шею, вгляделась – жадно, настороженно. Она так и пожирала взглядом черно-серое изображение.
– Узнаете? – спросил следователь, выждав минуту.
– Никогда не видела.
– Это не ваш знакомый?
– Даже ни на кого не похож. А кто это такой?
– Этот человек увез девочку.
– Оксану? – Она все еще вглядывалась в фоторобот. – Он… не русский?
– Верно заметили. Араб.
– Араб… – протянула она, откидываясь на спинку стула. – Нет, среди моих знакомых такого нет… А кто составил фоторобот?
– Нянька девочки, соседка вашей подруги.
– Александра? Скверная баба… – Эти слова, казалось, вырвались у девушки невольно, она прикусила нижнюю губу, замолчала.
– Почему же? – Следователь положил фоторобот на стол так, чтобы девушка все время видела его.
– Очень жадная. Корыстная. И я представить себе не могу, как она могла отдать ребенка незнакомому человеку с такой внешностью! – горячо сказала Лена. Впервые ее лицо по-настоящему оживилось, видно было, что она говорила искренне, что эта тема ее действительно волнует. – Я уверена, что он дал ей денег! Без денег она ничего на свете не делает!
– Я, представьте, того же мнения. И очень опасаюсь, что эта женщина кое-что исказила в фотороботе. Но это – между нами. Я не могу высказывать такие предположения. Они опираются на личную антипатию.
– А зачем она исказила его внешность?
– Если он дал денег, ей невыгодно, чтобы его нашли.
– Верно… – Девушка снова померкла, ссутулилась. – Но тогда вам никогда его не найти…
– Все, что у нас есть, – это фоторобот и упоминание той же соседки об акценте этого человека.
– А наврать она не могла? – спросила девушка и тут же покачала головой:
– А что, возможно, это араб…
– Как вы думаете, мог быть тот человек, к которому Инна обратилась за деньгами, отцом ребенка? – внезапно спросил следователь.
– Как? – отпрянула Лена. –
– Вы говорили о ее гордости. Возможно, она не решилась бы обратиться к постороннему человеку.
– Она никогда бы не обратилась к отцу Оксаны.
– Почему?
– Она его презирала.
– Можете сказать, по какой причине? Девушка уклончиво сообщила, что отец был не слишком порядочным…
– Но тот человек, который не дал ей денег, тоже оказался непорядочным?
Лена махнула рукой:
– Думайте что хотите, но это не он.
– А Инна говорила вам, что отец ее ребенка араб? – наугад спросил следователь. И по тому, как страшно изменилось лицо девушки, как она попыталась скрыть свое смятение, понял – попал в точку.
– Н-нет… – едва слышно произнесла она. – Нет, не говорила.
– Почему же она скрыла это от вас?
К этому моменту девушка уже овладела собой и твердо ответила, что отец ребенка – это была запретная тема. Инна не говорила об этом никому, даже матери.
Следователь заметил, что если Лена что-то скрывает, то тем самым губит ребенка.
Она зарыдала так внезапно, будто что-то в ней сломалось, прорвалось. Плакала, вытирая слезы тыльной стороной ладони, от всхлипываний лишилась дара речи, только все делала знаки тлеющей сигаретой – «сейчас успокоюсь!». Следователь терпеливо ждал, надеясь, что эти слезы означают ее решение все рассказать. Сколько таких слез он видел!
– Простите… – Лена старательно вытерла лицо платочком, который достала из сумочки.
– Так что вы мне можете сообщить? Вы что-то вспомнили?
– Нет.
Такого ответа он не ожидал. А девушка сделала несколько затяжек, погасила сигарету и подняла на него покрасневшие усталые глаза:
– Если бы я могла вам помочь!
– Если бы хотели! – поправил он ее совсем недружелюбно. – Простите, но я же не мальчик. У вас есть что сообщить, а вы… Вы сама мать – неужели не хотите спасти ребенка? Кого вы покрываете? Зачем вам это нужно? Я сейчас вот что сделаю – отправлю вас в КПЗ, там подумаете, что вам рассказать.
– За что меня в КПЗ?! – Девушка замерла, уставившись на него. – Я ничего не сделала! Мой сын… Нет, вы не можете!
– Я все могу.
– Если бы я знала, я бы сказала!
– Ну, кричать не надо. Я лично совсем не хочу отрывать вас от ребенка, но что прикажете делать? Надо подумать и о другом ребенке.
– Я вас умоляю…
Он отвел от нее глаза, подмахнул подпись на пропуске и протянул ей:
– Идите. Я не могу вас заставить говорить, но запомните: если вы молчите из глупой девичьей солидарности, не хотите позорить покойную подругу или еще там что, ребенок погибнет из-за вас. Вам известно, сколько может прожить такая маленькая девочка без надлежащего ухода и питания? Мы можем вообще ее не найти, а можем найти больную. Идите.