Стриптиз
Шрифт:
Через два часа, нахлебавшись летящего из-под копыт снега на реке, пройдя с полверсты под обрывом «Княжей горы» по берегу затона, среди опустевших редких лачуг, сараев, вытащенных лодок, мы поднялись наверх и встали перед барбаканом — частоколом перед мостом. За ним торчала здоровенная воротная башня.
И башня, и стена по обе стороны от неё, была усеяна головами любопытствующих горожан. Кое-где поблёскивали копья, много женских платков.
Темно, холодно. На верху, на этом плоскогорье — ветер задувает. Запалили несколько костров,
Мы не отвечали. Ни на стрелы, ни на ругань. Устали, замёрзли, надоело. Но — «конец — делу венец». Пока не «повенчаемся» — не остановимся.
Из насквозь промокших, промёрзших мешков стали доставать и выкладывать бордюр перед крепостью. Такой… венчик по кругу. Из отрубленных голов.
Когда-то я так делал перед вели Яксерго. Теперь — перед Городцом.
Я же дерьмократ, либераст и равноправ! Мне что суздальские головы, что эрзянские — одинаково хорошо катаются.
Меня к стене не пустили:
— Нефиг. У них самострелы есть. Охотники тама добрые. Белку в глазик бьют. Сиди тут.
Ивашко выехал поближе к стене, вытащил из мешка у стремени очередную голову. Помахивая и надсаживаясь, заорал:
— Эй, люди добрыя, городецкыя! Гляньте-ка! Во — глава вора да разбойника. Голова воеводы вашего, Радила-каина. В измене уличённого, в злодеянии посечённого. От руки Воеводы Всеволжского — убиённого. Все ли видят? Все ли узнают-радуются?
Со стены ударили несколько стрел. Ивашко, лихо джигитуя, отскакал назад, кинув по дороге голову Радила в общий ряд.
Зрелище произвело неожиданный эффект. Там как-то странно завопили и… запалили барбакан.
Сами бы бревна в снегу так бы не занялись, но, похоже, были заготовлены и сено сухое, и смола. Радил — хороший воевода, крепость к бою подготовлена.
В свете пламени было хорошо видно, как резвенько убежало в город «передовое охранение». Как старательно закрывали ворота.
Всё — «сели в осаду».
Пламя частокола несколько опало, но света давало достаточно.
— Эй, городецкыя! Людишек своих — примете ли? Иль их тута посечь?
Десяток уцелевших пленных. Связанных, в нижнем белье, босые, на снегу. Остатки ушедшей с Радилом половины Городецкой дружины. Вторая половина — в городке сидит, оборону держит.
Как, «славные витязи», бросите собратьев, товарищей боевых, «други своя» — на смерть лютую, неминучую?
— Эй, «зверятские», чего хочите за них?
Умные люди на «Святой Руси» живут — сразу цену спрашивают. Знают, что бесплатный сыр только в мышеловке.
Начинается долгий нудный торг, Ивашка то подскакивает уже к самому рву и орёт городецким матерно, то возвращается ко мне, к костру и докладывает очередные предложения.
— Брось, Ивашко. Я условия не меняю. Всех — на всех. Они отдают моих людей. Их имущество. И палача с подмастерьем. Мы — пленных.
— А вот они брони и коней хотят…
— А голов отрубленных ещё — им не надобно? Ещё языками чесать будут — полон дохнуть начнёт. На морозе раздетыми — не славно.
Ещё час пустого трёпа. Препирательства, уловки, подробности процедуры… Останадоело.
Ребята прикатывают плаху, ставят на колени перед ней пленного десятника…
Дошло. Ворота в башне чуть приоткрываются. Слуга-мариец, поддерживает, почти на руках несёт паренька. Мой сигнальщик из Балахны. Что у парня с ногами?… М-мать… Жаль. Что я этого Радила такой лёгкой смертью одарил.
— Где ещё двое?
— Не, ты теперя нам наших двоих…
— Мне что, вашим так же с ногами сделать?!
Снова хай, лай, трёп… Я оказался прав: точильщика убили. Ещё осенью, в ледостав. Даже тела нет — в болото кинули.
— Ладно, где ещё один?
— А он не схотел к тебе идти.
— А мне хотелки, хоть его, хоть твои, сотник — без интереса. Тебе что дороже — твоих гридней головы или моего приказчика нежелание?
Вытаскивают связанного Хохряковича. Тот рвётся, умоляет не отдавать его «Зверю Лютому».
«Знает кошка, чью мясо съела» — русская народная. Не только про кошку.
Палача с подмастерьем отдавать… не хотят.
— Урюпа, будь любезен, выйди к стене. Эта парочка многим в городе… нагадила. Пока Радил верховодил. Теперь… им воздаяние пришло. В моём лице.
Урюпу в Городце знают не все. Но — многие. Из… авторитетных. Снова трёп, выяснение подробностей, «здоров ли твой скот»…
Городецкий палач с помощником… Я Урюпе сразу объяснил:
— По прежним делам Радиловым надо будет с Боголюбским разговаривать. Кому-то. Кто в них хорошо понимает. Тебя я выдавать княжьим костоломам не хочу. Кого? Что бы знал много. И — не жалко.
Выталкивают… двух будущих Манохиных «гостей».
Следом — два воза с барахлом.
— Чего вашего нашли — всё тута.
— Вот и славно. Приятно иметь дело с разумными людьми. Бывайте здоровы, не поминайте лихом.
Задубевший, непрерывно стучащий зубами полон — к крепостным воротам. Дружина — «на конь». Сворачиваем лагерь, уходим.
Почти сразу, едва вышли на Волгу, я, с Ивашкой и двумя мальчишками-вестовыми, погнал домой одвуконь. Во Всеволжск.
Дело сделано.
Эпизод выигран. Но это только очередной эпизод в цепочке.
Пять часов скока, горячая парилка после суток холода и ветра. В предбаннике — стопка водки, прожаренное мясо, капусточка с морозца. И хлопающий со сна глазами мальчишка-писец.
— Пиши. Князю Суздальскому Андрею Юрьевичу от Воеводы Всеволжского Ивана — поклон…
Текст переписывается трижды. Оттачиваются формулировки, убираются… неопределённости, мелочи, ненужные подробности. Смысл: Радил — вор. Он убил моего человека в Городце, он убил моих людей на Узоле (у нас есть потери). Убит в бою.