Строители империи
Шрифт:
Подходит к шмурцу, плюет ему в лицо и отходит.
Зиновия. У меня была комната, проигрыватель, пластинки, а теперь у меня больше ничего нет и все надо начинать заново.
Отец. Заново! Между прочим, здесь стоит буфет времен Генриха II в отличном состоянии.
Мать. Тебе грех жаловаться. Подумай о других.
Зиновия. Например?
Мать. Есть люди, которым гораздо хуже, чем тебе.
Отец.
Мать(декламирует). Как колотушка в дали дальней, печальные удары в спальне... Бум! Бум!.. (Внезапно замолкает.) Не то...
Отец. Хорошо начала и почему-то замолчала...
Мать. Устала...
Отец. А я очень лестницей доволен. (Идет и хлопает по ней ладонью.) Дуб.
Мать. Бук под дуб.
Отец. Нет... не бук. Уж в крайнем случае елка, но не бук. Бук — такое дерево, слишком... ну, ты понимаешь.
Мать. Где тут кухня?
Отец(указывает на дверь). Наверное, там.
Зиновия(произносит нараспев). Там внизу у меня была комната, голубая, как будто для мальчика; посредине — письменный стол, в правом ящике — альбом, куда я наклеивала портреты кинозвезд, в нижнем — школьные тетрадки, книжки на полках; я смотрела в окно на зеленые листья, и солнце светило все время, тогда май длился двенадцать месяцев, и в каждом мае было тридцать одно воскресенье, и пахло свежим воском и мятными конфетами, а у меня на кровати лежало кружевное покрывало, кружево не ручное, но очень красивое, его замачивали в чае, и оно становилось светло-бежевым, как хлебный мякиш. А по вечерам я танцевала.
Мать. Дорогая, тебе еще рано жить воспоминаниями. (Сидит, сложа руки.)
Отец открывает одну за другой все двери, шкафы, буфет и время от времени дает затрещины шмурцу.
Отец. А вот эта дверь выходит на лестничную площадку.
Зиновия. И потом приходит?
Отец. Зиновия, не надо понимать все буквально, у меня и так голова кругом идет.
Зиновия(шепчет). Буквально. (Пожимает плечами.) Отец. Ты бы лучше уроки сделала.
Выходит на лестничную клетку. Видно, как он пристально разглядывает дверь в квартиру напротив. Потом возвращается. Зиновия ходит по сцене с рассеянным видом.
Отец. Сосед вроде приличный.
Мать. Ты его видел?
Отец. Я табличку видел.
Мать. Мало ли на что можно табличку повесить. Ты мне постоянно это говоришь.
Отец. Он — советник.
Мать. Может быть, придется к нему обратиться.
Входит Дурища.
Дурища. Что делать на завтрак?
Зиновия. На завтра или на завтрак?
Дурища. Сварить что-нибудь?
Мать. Лучше просто перекусим.
Зиновия. Пополам перекусим?
Отец. Так что мы перекусим?
Дурища. Телятину, суп, редиску, манную кашу, палтус, морковь или кнели? Или, если хотите, угря, салями, шпигованное мясо, свиную голову в уксусе и мидии.
Мать. А что осталось?
Дурища. Лапша.
Отец. Не хочу лапшу. Между прочим, после такой ночки...
Мать. Если больше ничего нет, тогда приготовьте лапшу.
Дурища. Зачем ее готовить, она и так готовая.
Мать. Тогда отварите.
Дурища. Хорошо. (Уходит на кухню.)
Отец. Интересно, какие он советы дает.
Мать. Кто? (Подходит к шмурцу и бьет его.)
Отец(валится в кресло и закуривает трубку). Сосед.
Мать. А, советник.
Зиновия. Мама, можно я радио включу?
Мать(обращается к отцу). Можно ей включить радио?
Отец. Радио... (Почесывает затылок.) А где оно? Я его завернул в желтое клетчатое одеяло. Оно у тебя было?
Мать. Нет... у меня был старый черный чемодан, сумка с бельем и продукты.
Отец. А у меня — корзинка, ящик с инструментами, доски... (Кричит.) Дурища! Дурища!
Входит Дурища.
Мать. Мы не можем радио найти. Что у вас было в руках?
Дурища. Торшер, посуда, картина двоюродного брата, железный сундучок, подставка для бутылок, кухонный шкафчик, коробка с обувью, пылесос и мои вещи...
Отец. И, конечно, забыли желтое одеяло.
Дурища. Мне никто не велел его брать. (Бьет шмурца.)
Мать одобрительно кивает головой.
Отец. Ну что ж, обойдемся без радио.
Мать. Мы все равно его никогда не слушали.
Зиновия уходит.
Обиделась.
Отец. На что?
Мать. Не знаю. (Пауза.)