Строптивая герцогиня
Шрифт:
Он подошел и взял ее руку. Стремительным движением поднял рукав. Кровь сочилась из пореза около плеча. Он вы тер кровь и, прижав носовой платок к ране, попытался остановить ее.
— Неудивительно, что вы испугались, но теперь вам ничего не угрожает. Рана не опасная. Расскажите мне, что произошло.
Она жестом указала в угол комнаты. Он увидел на полу приличного размера камень.
— Кто-то бросил его в окно, но не попал в меня. Я порезалась кусочком отлетевшего стекла.
— Вы могли серьезно пострадать! — воскликнул он, едва сдерживая возмущение. — Склонились бы вы над саквояжем, стекла попали бы в вас.
— Но я не лежала в постели, — виновато пролепетала София.
— Вы встали и стали складывать вещи в три утра. Ваши слуги одеты для путешествия, как, впрочем, и вы.
— Я не могла спать. И потом эта луна… Я решила не терять времени зря, — проговорила она, пряча глаза.
— Значит, вы подняли всю вашу свиту? За исключением меня.
— Вам не сказали? Господи, какая ужасная оплошность!
— Оплошность умышленная. И не лгите мне. Взглянув на него, она оттолкнула его руку и взяла у него носовой платок, которым он вытирал рану. Увидев, как много крови впитал платок, она вздрогнула.
— Не беспокойтесь, на самом деле все не так плохо, — успокоил он. Предоставив ее самой себе, он занялся камнем.
К нему была привязана записка. Вернее, письмо. Он взглянул на подпись: «Капитан Брут».
Записку «капитан» написал в фамильярном тоне. В ней он просил герцогиню прозреть и поддержать не только парламентскую реформу, но и всеобщее избирательное право. Бранил ее за колебания и призывал использовать ее новое положение в лучших целях. Он обращался к ней «милая София» и заканчивал письмо с непристойным намеком на их «старую дружбу».
Нигде не содержалось угроз, но тем не менее капитан Брут позволял герцогине узнать, что он вернулся, что наблюдает за ней и что может легко обидеть ее.
Эйдриан дал письмо герцогине.
— Не думаю, что ваш преследователь все еще где-то рядом. Но я пойду и проверю, чтобы не сомневаться.
Он прошелся вдоль улицы, но Лайбург тихо спал. Ничто не говорило о присутствии капитана Брута.
Вернувшись, он заглянул в каретный двор гостиницы. Большая карета герцогини стояла наготове, лошади запряжены. Кучер прислонился к открытой двери.
— А где другая карета? И фургон? — поинтересовался Эйдриан.
Кучер вздохнул.
— А что, они понадобились ей сейчас? Если так, то выйдет задержка.
— На самом деле сейчас ей не нужна ни та, ни другая. Герцогиня изменила свое решение и подождет до утра.
Сокрушаясь по поводу непостоянства женщин, кучер покачал головой и начал распрягать лошадей.
Войдя в гостиницу, Эйдриан нашел двух лакеев, находящихся в общей гостиной.
— Вы можете успокоиться, ее светлость не сильно пострадала, — оповестил он их. — Где остальные?
— Мы оставались в гостинице, когда пришла служанка и все рассказала. Что касается нас, то нам все ясно. А Том и Гарри еще спят, если шум не разбудил их, — объяснил один из слуг.
Одна карета и только два лакея. Но свободная от сопровождающей свиты карета может развить хорошую скорость. Он сомневался, что София планировала посетить очередной городок.
— Изменение планов герцогини совсем не удивляет вас? — спросил Эйдриан.
— Нам не положено задавать вопросы. Если герцогиня решила уехать среди ночи вместо утра и если она вздумала направиться в Портсмут вместо Девона, мы подчиняемся.
— Планы
Эйдриан направился к спальням. Горничная еще ждала наверху лестницы. Послав ее за теплой водой и целебными мазями, он вернулся к Софии.
Письмо лежало на полу около ее ног. Кровь на бумаге свидетельствовала о том, что она прочла его.
Он подошел, держа чистый лоскут в руках.
— Я надеялся, что слухи о капитане Бруте — ложь, но письмо говорит обратное. Извините за любопытство, но сейчас вы должны рассказать мне о нем. Как его настоящее имя?
— Я не знаю. Его отправили на каторгу в Новый Южный Уэльс как Джона Брута.
— Вы бы узнали его?
— Он был образованный молодой человек. Волосы — чистое золото. Среднего роста и телосложения. Взгляд целеустремленный… Не знаю, узнала бы я его. Семь лет рабства вряд ли могут пройти бесследно.
Ее лицо смягчилось, окрасившись задумчивой печалью. Эйдриан нахмурился, ощутив укол ревности.
— Как вы познакомились с ним?
— Однажды я случайно столкнулась с ним, когда заехала в глубь леса на границе поместья. Я выехала на поляну и увидела его в окружении пятерых мужчин. Совсем как Робин Гуд, подумала я тогда. Они готовились совершить очередной ночной рейд, поджечь молотилки. Уже несколько недель он держал в напряжении всю страну. Не только я, многие находили все разрастающиеся легенды о нем захватывающими и романтичными.
— Вам повезло, что вы уехали с поляны живой.
— Он ничего не сделал мне, только попросил молчать. Спустя два дня я получила записку без подписи, меня просили прийти в лес днем. Я поняла, что записка от него. Мать умерла, и моя жизнь зияла пустотой. Я пошла. В течение следующего месяца мы встречались пять раз.
— Ваш отец узнал? Она кивнула.
— Он никогда не давил на меня. Никогда не просил меня выдать его, но он организовал предательство другим способом. Он сделал так, что мне стало известно об устроенной для него западне. Конечно, я побежала предупредить капитана Брута. Отец и несколько мужчин следили за мной. Я никогда не прощу отцу, что он таким образом использовал меня. В свою очередь, капитан Брут узнавал о передвижениях землевладельцев от меня, поэтому мог планировать свои рейды. Мой Робин Гуд прислушивался к моей девичьей болтовне. Я думаю, что никогда не прощу отцу его холодный расчет. Его урок остался во мне навсегда.
Он не сомневался в ее словах. Двое мужчин, в обязанность которых входила забота о ней, беззастенчиво использовали ее в своих целях.
— Когда должен был состояться суд, отец потребовал, чтобы я выступила свидетелем. Я отказалась. Отец старался сломить меня, словно пытался урезонить строптивую лошадь. — Она передернула плечами. — Когда не помогло, он прибегнул к побоям.
Эйдриан процедил сквозь зубы проклятие, но ветерок отнес его в сторону.
Алистэр Роли, уверенный в своих гражданских правах, вооруженный палкой или ремнем против собственной дочери! Картина наказания строптивицы четко отпечаталась в голове Эйдриана, обжигая его сердце и душу. Гнев разгорался все сильнее при воспоминаниях о побоях собственного отца. В детские годы он был в семье, что называется, мальчиком для битья, которого наказывали, не выясняя, кто совершил нехороший поступок.