Строптивая герцогиня
Шрифт:
— Его великодушие не простиралось так далеко. В желании сохранить меня моя мать согласилась остаться. И конечно, предать свою любовь.
От прикосновений Эйдриана на ее щеках расцвел румянец, но она продолжала расспрашивать:
— Ты встречался с ним?
— Когда я впервые оказался в той части света, он сам узнал обо мне. И мы провели с ним некоторое время.
— Я рада, Эйдриан. Так печально думать о тебе как о ребенке, который терпел от графа одни насмешки.
— Но совсем не так, как у тебя и Алистэра. У Динкастера есть своя причина недолюбливать меня, и достаточно весомая. Не могу сказать, что я не был уязвлен, но, поскольку я понимал причину, мне становилось легче. — София расстроилась. Он провел рукой вдоль ее спины. — Давай больше не будем говорить об этом. — Он нащупал крючки под оборкой и начал расстегивать их.
Она заупрямилась:
— Тебе нельзя…
— Очень даже можно.
— Я уверена, что ты не в том состоянии…
— Я в превосходном состоянии. Сам поражаюсь своей готовности к новым свершениям.
— Я думаю, для тебя нежелательно… Он рассмеялся:
— Ты и представить не можешь, насколько желательно! Он подвинулся к ней, но она отстранилась.
— Можешь говорить что хочешь, но ты отлично понимаешь, что делаешь хуже для себя. Кроме того, я хочу продолжить разговор, даже если ты не хочешь. Мне нужно рассказать тебе кое-что.
— Рассказывай, пока будешь раздеваться.
— После моего рассказа, возможно, ты вообще не захочешь, чтобы я осталась.
Его игривый тон сменился серьезным.
— В чем дело, дорогая? София прикусила нижнюю губу.
— Я решила на время уехать из Лондона.
— Если ты опять собралась сбежать во Францию, я остановлю тебя, как в прошлый раз, — предупредил он.
— Нет, не во Францию. Я решила посетить Марли. Я уезжаю через пару дней.
— Подожди немножко, пока я буду в состоянии сопровождать тебя.
— Через несколько дней парламент возобновит заседания, и ты обязан присутствовать.
— Я могу пропустить неделю.
— Ты не понял. Я не хочу, чтобы ты ехал.
Ее лицо приняло настороженное выражение, словно она ожидала его резкой реакции.
— Мне не нравится твоя затея. Поездка может оказаться опасной. Мы не знаем, не захочет ли капитан Брут вновь обратить на тебя внимание.
— Я возьму охрану, четырех человек, Жак и Аттила поедут со мной в карете. Жак прекрасно стреляет.
— Мне все равно не по душе твоя затея.
София подвинулась ближе, оказавшись совсем рядом с ним. Взяв его лицо в ладони, она прикоснулась к нему щекой.
— Не сердись на меня. Я должна. Время принять решение и понять, кто я и кем могу стать. — Она поцеловала его. — Именно из-за тебя я обязана поехать в Марли. Ты прошел со мной полдороги. Теперь я должна пройти остаток пути самостоятельно.
Она, конечно, права, но он все еще сопротивлялся. Вряд ли женщина, которая вернется из Марли, будет нуждаться в нем. Однажды приняв условия Эвердона, она превратится в истинную герцогиню, и соответствующие обязанности станут управлять ее жизнью.
Но разве он привез ее из Парижа не для этого?
Эйдриан потянулся, его пальцы бродили в ее волосах. София подняла на него глаза. Так много загадочных теней играло в их глубине. Он притянул ее голову для продолжительного поцелуя.
Сегодняшняя ночь могла быть для них последней.
Он положил руки на ее плечи.
— Разденься.
— Эйдриан…
— Молчи, я хочу, чтобы ты полежала со мной. Но вряд ли в платье будет удобно… — Он повернул ее спиной, чтобы расшнуровать корсет. Она обернулась через плечо, пытаясь протестовать, но стоило ему посмотреть на нее, и она промолчала.
— Ты хочешь, чтобы мы просто полежали рядом?
Он ничего не ответил, только наблюдал, как она поднялась с постели и, сняв платье, перешагнула через пену юбок и сняла корсет.
Пораженный ее красотой, он задохнулся, видя ее сейчас закутанной в переливчатый шелк. Приглушенный свет лишь намекал на очертания ее тела под тонкой сорочкой.
Эйдриан прослеживал малейшее движение, не сводя с нее глаз, пока она не легла рядом с ним, все еще в сорочке и панталонах. Он не настаивал, чтобы она поскорее избавилась от них, зная, что она будет ворчать. Уютно свернувшись в его руках, она положила голову ему на плечо, а руку — на его грудь.
— Я постоянно думаю о тебе. Я так хотела, чтобы ты пошел со мной на коронацию, — говорила она.
— Больше нет писем от нашего капитана Брута?
— Нет. Может быть, то, что случилось, испугало его? Ты думаешь, что я не рассказала бы тебе?
— Именно так я и думаю, ведь ты считаешь, что я инвалид.
— Я всего лишь беспокоюсь о тебе. Врач сказал: три недели покоя и постельного режима.
— Он осел. Я уже говорил, что практически здоров. И в прекрасной форме. — Он положил руку на ее грудь, — И готов доказать это.
Он заглушал ее изумленные протесты своими губами и победил ее недолгое сопротивление ласками. Она растаяла, ее податливое тело открылось навстречу ему.
— Так чудесно, — прошептала она, пока он ласкал ее через тонкую ткань сорочки, — но ты не должен двигаться, иначе нам снова придется вызывать доктора.
— Я и не собираюсь. Двигаться придется тебе. — Он склонился к ее уху. — Я скажу тебе, что делать. А для начала повернись ко мне лицом.
Ее возбуждение возрастало, пока они обменивались поцелуями, задыхаясь от нетерпения.
Он хотел… познать с ней все. Абсолютно все. Что он испробовал с ней прежде и до чего еще не дошел и мог попробовать сейчас. Воображение, подогревая его желание, толкало его к пределу возможного. Сдерживая себя, он долго и нежно целовал ее. Ее губы сложились в улыбку.
— Мое ненасытное желание смешит тебя? — спросил он.
— Не больше, чем мое собственное. Нет, твой поцелуй заставил меня вспомнить слова Жака. Помнишь, он давал тебе уроки любви? Я бы хотела успокоить его, сказать, что ты вовсе не груб, когда раскрываешь лепестки розы и слизываешь ее нектар.