Стройки Империи
Шрифт:
— Коллектив замечательный! Так, не будем терять времени, сейчас к Сдолбунову и с ним прямо к Лике и к Тарыкиной.
Хождение по кабинетам не заняло много времени. Сдолбунова (он же Константин Аркадьевич, он же начальник бюро) пришлось подождать еще полчаса в стеклянной приемной, где Марина поминутно пудрила свой симпатичный носик, отстукивая какие-то бумаги на электрической пишмашинке — здоровой, угловатой и чем-то похожей на переднюю часть немецкого танка; с внешним видом Марины это дизайн совсем не сочетался. На стене, точнее, на одном из рифленых стекол перегородки, висел огромный интуристовский постер — календарь: девушки в бикини на морской прогулке в катере на подводных крыльях. "Вы хотите знать,
Сдолбунов появился как цунами, в шумном окружении парней и девушек комсомольского возраста с трубками для чертежей, папками и распечатками на лентах; похоже, все бюро набрали из молодых специалистов, да и сам начальник явно не достиг тридцати, и его возрастное превосходство обозначалось разве что ярким галстуком в полоску и пышными усами а-ля Михай Волонтир. Невзирая на протесты Марины, толпа ввалилась в кабинет, туда же просочился и Петросов. Из-за незакрытой двери донеслось "Ну так ты берешь?" "А за это пусть контора следит, мы уже сэкономили больше" "Все, я звоню. Так, по очереди, не галдеть!". Через секунду Петросов уже материализовался в приемной и прикрыл стеклянную дверь.
— Берем товарища! — он потряс перед Мариной какими-то бумагами. Сергей Викторович... э-ээ, Виктор Сергеевич, идемте за мной!
— Ну ты прямо как "М-65" до Пекина! — воскликнула Марина, вставляя свой в пишущий танк листы бумаги с копиркой.
"Что за М-65?" — думал Виктор, торопясь по стеклянному коридору за шефом. "Танк? Ракета? У них была война с Китаем? А как же джинсы?"
Лика оказалась кадровиком — темноволосая барышня с короткой прической, по возрасту — лет под тридцать, и одетая сравнительно строго, то-есть, жакет крупной вязки из золотистой и коричневой нити с двумя рядами пуговиц и такая же юбка, из-под которой виднелись острые колени в ивово-коричневом капроне; венчала прикид цветастая голубенькая косынка, обматывающая горло. Похоже, во всем корпусе было не жарко. Голову Лика держала чуть назад, слегка приоткрывая рот с пухлыми, манящими губами, явно подражая моделькам из "Бурды"; тонкое кольцо блестело на безымянном пальце левой руки.
На боковом столике, там, где у современных офисных барышень стоит лазерный принтер, громоздилась потертая механическая "Украина".
— Анжелика Николаевна, — ласковым тоном произнес Петросов, — сегодня вас прямо не узнать. "Лейпциг"? "Варна"? "Берлин"?
— "Пекин". Сама вязала, — усталым голосом произнесла Лика.
— Неужели?
— Неужели. Сдолбунов уже звонил.
— И что?
— Это же нарушение.
— Справка же есть.
— Аттестата нет, трудовой нет. Как я подпишу категорию вопреки письму министерства? Есть же решение внедрять профстандарты.
— Анжелика Николаевна, тут есть некоторые обстоятельства...
— Сдолбунов говорил про обстоятельства.
— И что?
— Официально от товарищей бумаги нет, что принять в нарушение пункта четыре. Если каждый будет нарушать, что со страной будет? А если пограничники нарушат?
— Лика, ну не выгонять же человека на улицу.
— Есть работа, которая не требует диплома.
— Человек нам тему спас, а мы его в дворники?
Лика задумалась, выудила из ящика стола тонкими пальцами белую пачку "Явы" с красным кружком и тут же кинула ее обратно.
— Да... — неторопливо произнесла она. — Что-то с нами всеми происходит... А кто будет отвечать?
— Под мою личную.
— Вы не мой начальник.
—
— А серьезно?
— А на войне как? Тоже так же? Бумага важнее человека?
— Не напоминайте мне про войну, — медленно, раздельно произнесла Анжелика. — В конце войны я попала в детдом, не помня своих родителей, одна фамилия-имя-отчество, да и то... Я оформлю. Когда пройдет медосвидетельствование и принесет справку.
— Так можно потом в поликлинику. По положению двести двадцать один, острая производственная необходимость в работнике.
— Да. Да. Я забыла... Я оформлю сейчас.
Тарыкина, похоже, до прихода Виктора была в бюро единственным сотрудником, достигшим элегантного возраста. За большим двухтумбовым столом с бумагами восседала дама с тонким намеком на приятную полноту. На ее лице, окаймленном пышным начесом соломенных осветленных волос, под высоко поднятыми, с угловым изломом, бровями, выделялись большие карие глаза; в ее взгляде чувствовалось какое-то царственное величие, рожденное не занимаемой должностью, а умением ставить себя в разговоре с мужчинами. Ее губы, подчеркнутые темно-розовой помадой, складывались в добродушную улыбку с оттенком снисходительности, а в ушах покачивались крупные голубые сережки, намекая на некоторый консерватизм взглядов. Строгий серо-коричневый полушерстяной костюм с прямым жакетом, локти которого прикрывали черные нарукавнички, вежливо представлял взгляду посетителей античные линии колен в светлом капроне; по этой причине хозяйкой кабинета специально к костюму был подобран двухтумбовый стол без передней доски. Короче, Тарыкина выглядела эффектной женщиной на все времена, мягкой в общении и непреклонной в поступках, от которой в этом учреждении зависело многое, но сейчас внимание Виктора привлекла вовсе не она. Слева, занимая солидный кусок стола, возвышался салатно-зеленый, похожий на осциллограф, бухгалтерский калькулятор с маленьким зеленоватым монитором и распечаткой цифр на ленте; на крышке чуда техники возлежали старые потертые счеты, видимо, для проверки. Сзади из агрегата, помимо шнура питания в черной резине, торчал толстый телевизионный кабель.
"Чего, калькулятор в локальной сети? Ну ни фига себе..."
— Вот тут такая вещь, Майя Андреевна... — Петросов протянул через стол пачку бумаг и кивнул Виктору, чтобы присаживался у конференц-приставки.
Тарыкина молча приняла документы и принялась неторопливо просматривать. вглядываясь в строчки. Зазвонил вэфовский телефон, черный и элегантный, как рояль; она подняла трубку, выслушала и ласковым тоном, не терпящим возражений, произнесла "Перезвоните через двадцать минут". Наконец, она подняла голову и взглянула на Петросова.
— Ну что, — сказала она после некоторой паузы, — раз кадры его оформили сегодняшним числом, то они и отвечают. Заявление на выдачу подъемных Константин Аркадьевич подписал. Лимиты не исчерпаны, у нас за счет экономии во втором квартале есть резерв. Аля в отгуле, я подготовлю ведомость и выдам. Члены семьи приехавшие у товарища имеются?
— Нет, я один.
— Билеты за проезд от прежнего места жительства?
— Ничего не сохранилось, в милиции говорят, что украли.
— Тогда могу только половину тарифной ставки. За билеты — когда принесете.
Майя Андреевна провела по щели в приборе белой пластиковой картой с рыжей магнитной полосой, постучала по клавишам, глядя на четыре ряда голубоватых цифр маленького дисплея, затем нажала кнопку, и машина отстучала кусок ленты, с которой Тарыкина вписала черным "Паркером" округлые числа в книги и бланки. Наконец, Виктору предложили расписаться в ведомости, и Майя Андреевна отсчитала ему пятнадцать салатово-зеленых бумажек с портретом Ленина, извлеченных из глубин коричневого сейфа в углу кабинета. Именно портретом, а не барельефом. Пятьдесят рублей сорок седьмого года реальной истории.