Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972-1977
Шрифт:
189 Совершенно не помню, кто это был и в каком контексте это было сказано. И слава Богу. Но, конечно, такая мысль не могла не витать: кто хотел немедленно публиковаться, а не самосовершенствоваться и умнеть помаленьку, те, вероятно, в ту пору и впрямь могли беспокоиться, что столь «одиозная» фигура, как один из Стругацких, ими, пусть и совершенно формально и номинально, руководит… И не в том страх, что чему-то не тому научит, а в том, что редактор какой-нибудь, заслышав вызывающие слова «член семинара Стругацкого», тут же неизбежно сообщит: «Ваша рукопись не представляет художественного интереса». — В. Рыбаков.
190 Не нашлось их тогда и в Москве. Это я по молодому делу шибко губу раскатал. — В. Рыбаков.
Всё крутится вокруг ПНО.
Из: Зернов А. Вечный двигатель? Он существует: Да здравствует фантастика
<…>
Самой большой сенсацией на конференции учащихся было присуждение первой премии — почетного диплома Борису Федукову из 366-й школы. Он изобрел игру «Зона», в которую на переменках охотно играют его товарищи по десятому «б».
— В сто раз «Морского боя» интересней, — говорят почитатели «Зоны». — А ловушек, неожиданностей сколько! Умственная игра. Побеждает логика, стратегия.
Как удалось выяснить корреспонденту в беседе с лауреатом, идея такой игры, развивающей интуицию, возникла у ее создателя после прочтения повести Стругацких «Пикник на обочине».
<…>
Письмо Аркадия брату, 1 февраля 1976, М. — Л.
Здравствуй, Борик.
Все у нас больны гриппом, что вообще-то сейчас обыкновенно. Однако кое-что успелось.
1. Тарковский прочитал. Пришел, получил от меня деньги и выразил ФЕ. Понять его было чрезвычайно трудно, однако смысл его претензий в следующем:
А. Ему не надо, чтобы был атомный взрыв. Гл. обр. потому, что а) это значит, что ученый вышел с заранее обдуманным намерением и оное претворил в жизнь, пронеся идею невредимой и неизменной через всю Зону; вот если бы он вышел с этой идеей и в ходе перехода ее изменил, тогда другое дело (или, если бы он вышел с другой идеей, а в конце пришел к выводу о взрыве, тогда тоже другое дело), б) Зону вообще не надо взрывать (я сказал ему, что речь идет о Машине Желаний, но он возразил, что это все равно), ибо она, Зона, есть квинтэссенция нашей жизни. Тут, естественно, у меня глаза на лоб полезли.
Б. Для него сценарий очень пестр, его надо ускучнять. Больше всего ему понравился телефонный разговор (только содержание должно быть другое) и сцена, где двое спят, а один на них смотрит. Эту сцену (сна) он хочет сделать очень длинной.
Впрочем, ближайшее его действие будет: утвердить это на худсовете как первый вариант, а потом все обсудить заново и дать нам конкретные указания. На чем и порешили. Этим он будет заниматься сам.
2. Пришло из ЦК ВЛКСМ письмо след. содержания:
«Уважаемый Аркадий Натанович! Ваше письмо рассматривается в Отделе пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ. О результатах Вы будете информированы. Зам. зав. Отделом пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ Л. Паршин». Подпись неустоявшимся почерком.
3. У меня к тебе вопрос. Пошел я на книжку за деньгами и обнаружил, что после 10 ноября прошлого года у меня всего два поступления: 118 р. из ВНР и 704 из Студии. Кажется, должны были быть еще. Или я ошибаюсь? Посмотри у себя и сообщи.
Вот пока все.
Жму, обнимаю. Твой Арк.
Приветы Адке и Андрею.
О сложностях взаимоотношений с Тарковским БН вспоминал:
Из: БНС. Комментарий к пройденному
<…>
Главная трудность заключалась в том, что Тарковский, будучи кинорежиссером, да еще и гениальным кинорежиссером вдобавок, видел реальный мир иначе, чем мы, строил свой воображаемый мир будущего фильма иначе, чем мы, и передать нам это свое, сугубо индивидуальное видение он, как правило, не мог, — такие вещи не поддаются вербальной обработке, не придуманы еще слова для этого, да и невозможно, видимо, такие слова придумать, а может быть, придумывать их и не нужно. В конце концов, слова — это литература, это высоко символизированная действительность, совсем особая система ассоциаций,
Впрочем, все это теория и философия, а на практике работа превращалась в бесконечные, изматывающие, приводящие иногда в бессильное отчаяние дискуссии, во время коих режиссер, мучаясь, пытался объяснить, что же ему нужно от писателей, а писатели в муках пытались разобраться в этой мешанине жестов, слов, идей, образов и сформулировать для себя наконец, как же именно (обыкновенными русскими буквами, на чистом листе обыкновеннейшей бумаги) выразить то необыкновенное, единственно необходимое, совершенно непередаваемое, что стремится им, писателям, втолковать режиссер.
В такой ситуации возможен только один метод работы — метод проб и ошибок. Дискуссия… разработка примерного плана сценария… текст… обсуждение текста… новая дискуссия… новый план… новый вариант — и опять не то… и опять непонятно, что же надо… и опять невозможно выразить словами, что же именно должно быть написано СЛОВАМИ в очередном варианте сценария.
<…>
Андрей Тарковский был с нами жёсток, бескомпромиссен и дьявольски неуступчив. Все наши робкие попытки творческого бунта подавлялись без всякой пощады и неукоснительно. Лишь однажды, кажется, удалось нам переубедить его: он согласился убрать из сценария и из фильма «петлю времени» (которую мы сами же для него и придумали — монотонно повторяющийся раз за разом проход погибшей некогда в Зоне бронеколонны через полуразрушенный мостик) — этот прием почему-то страшно его увлекал, он держался за него до последнего, и только соединенными усилиями нам удалось убедить его в том, что это банально, общеизвестно и тысячу раз «было». Он согласился наконец, да и то, по-моему, только оттого, что ему пришлась по душе наша общая идея: в Зоне должно быть как можно меньше «фантастики» — непрерывное ожидание чего-то сверхъестественного, максимальное напряжение, вызываемое этим ожиданием, и — ничего. Зелень, ветер, вода.
В конце января Борис Штерн обращается к БНу с просьбой посетить его семинар в марте — но инкогнито. 3 февраля БН отвечает:
Из архива. Из письма БНа Б. Штерну
<…>
Вашу идею приезда приветствую вполне. Но:
1. Никаких гарантий, что буду именно в марте, в указанные Вами дни, на месте. Возможно, в конце февраля буду знать это точнее. В конце концов, я полагаю, с этим уладим.
2. Что за бред с инкогнито? Я этих всех розыгрышей, шюток и разнообразных интрижек ненавижу (так, кажется, говорили, когда-то в Одессе?). Семинар относится к Вам прекрасно — с одной стороны. Если семинар захочет топтать, так и будет это делать, независимо от разных там инкогнито. И вообще, что за фокусы? Или Вы отвечаете за то, что написали, или — нет. Или Вы хотите знать, что об этом думают коллеги, или — опять же нет. Все перечисленное — с другой стороны. При чем же здесь инкогнито? Нет уж, роднуля, извольте явиться во всем блеске обмундирования, с открытым забралом и соответствующим девизом на щите. Тоже мне — Дездишадо[191], «Черный Рыцарь забрал мое сердце в полон…»[192] И тут я выхожу на арену — весь в белом. Знаете этот анекдот? Так он — про Вас.
Вы, кстати, со Славой Рыбаковым не переписываетесь ли? Очень славный мальчик, и очень талантливый. Последнее время так и рубит повесть за повестью — одна другой краше. И тоже страшно нуждается в обмене эмоциями и опытом.
<…>
Письмо Бориса брату, 6 февраля 1976, Л. — М.
Дорогой Аркаша!
Очень интересное письмо! Что ж, ничего неожиданного, согласись, не произошло. Конечно, хотели бы мы другого, но ведь мы имеем дело с титаном — что с него взять? Я вполне удовлетворен развитием событий. Пусть он выбивает очередные проценты, и пусть он предлагает конкретное. Ему теперь есть над чем подумать. Два вопроса по этому разделу: