Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники. 1972-1977
Шрифт:
<…>
В повести «Трудно быть богом» Румата спасал лекарей, поэтов, изобретателей, книжников. В «Хищных вещах века» речь идет главным образом о судьбе детей и тех, кто любыми средствами стремится взорвать трясину, заставить людей оглянуться окрест. Главная их забота — «вернуть людям души, сожранные вещами, и научить каждого думать о мировых проблемах, как о своих личных». Провозглашается одно из самых благородных вмешательств в жизнь — вмешательство культуры, науки, философии. Вмешательство идей, мировоззрения, педагогики. Оно помогает сохранить историческую память и уберечь созданные ценности.
Выводы эти и банальные как будто, и достаточно общие, но надо, между прочим, вспомнить споры тех лет, интересы нашей прозы, поэзии, публицистики. В своей фантастике, думая о будущем и оглядываясь на прошлое, Стругацкие учитывали интересы современности, касались вопросов, которые всех интересовали и широко обсуждались.
<…>
Стругацких интересует прежде всего общество и человек в обществе. Однако не в бытовом плане, не в тесно придвинутых к человеку локальных обстоятельствах. Их увлекают и тревожат перспективы, крупный план — судьбы мира и человечества. И они ставят мысленный эксперимент.
<…>
герои Стругацких поставлены перед пространством и временем, перед смертью и бессмертием, добром и злом. Они живут в этих категориях, как в собственном доме. И без этого расширенного, увеличенного мира, без усиленной остроты и могущества интеллекта, без облагороженных, испытанных на прочность чувств — жизни себе не представляют. Человеку и его бытию сполна возвращаются романтические стремления.
<…>
В известном смысле Стругацкие — писатели-моралисты. Слово это скомпрометировано наивными прописями и нравоучениями, которыми часто оснащаются беспомощные произведения. В данном случае речь идет о том его значении, в каком оно применимо к философу, неизбежно формулирующему свою систему морали. К писателю, не только исповедующему определенные нравственные принципы, но и рассматривающему их в новом аспекте, проводящему самостоятельное исследование человеческой души. Тут, между прочим, мы снова видим ярко выраженный признак романтического мышления — моральную и духовную централизацию проблем личности.
Однако взаимоотношения науки и морали на том не оканчиваются. Герои Стругацких — романтики современной индустриальной эпохи, эпохи, когда знания играют все большую роль в обществе.
Стругацкие не противопоставляют науку и мораль. Они не смотрят с сожалением назад, на детство человечества. Не поэтизируют благоденствие на лоне нетронутой руками людей природы. Мир становится иным. Он идет по другому пути. Бессмысленно хвататься за простодушную старину. Недоумевать, плакать, морализировать по поводу утраченной наивности — бесполезно.
<…>
Вот тогда-то [вторая половина 60-х. — Сост.] и начали они испытывать жанр гротескно-сатирической повести («Сказка о тройке») и то, что Стругацкие называют реалистической фантастикой, являющей образы смятенного сознания («Улитка на склоне»), приключенческой фантастики («Обитаемый остров»), фантастического детектива («Отель „У погибшего альпиниста“»), романа-предупреждения, ведущего к новым встречам с неизвестным («Малыш»). Но это жанровое разнообразие не следствие рассеянности интересов и индустриализации профессиональных навыков. Это поиск обостренных эмоциональных решений.
<…>
Отличие Станислава Лема от Стругацких в том, что он все больше склоняется в своей фантастике к философскому трактату, Стругацкие же, преодолевая публицистический рационализм, идут к эмоционально-психологическим ситуациям, к разнообразию эмоционально-нравственных проявлений человека в познании, действии, прогнозах. Это результат углубления творческого художественного начала.
<…>
Наконец, житейские препоны преодолены, и АБС вновь съезжаются работать. На этот раз — в Москве, в новой квартире АНа.
Рабочий дневник АБС
[Запись между встречами]
«Человек — это душонка, обремененная трупом» Эпиктет (М. Туровская «Герой безгеройного времени», стр. 234)[53]
«Любовь ленинградцев…» ЛП, 19.01.51, пятница[54].
В главу о технократии:
1. Разврат, наркотики, безмыслие, религиозные дебоши.
2. Бунт молодежи, возврат к эксперименту.
3. Разговор с Гейгером о власти: чего он хочет; для чего ему власть? («Властьимущие делают не то, что они хотят, а то, что можно сделать, оставаясь у власти. Так меняются принципы, мировоззрение властьимущих. Все властьимущие — оппортунисты».)
Для ГО: уголовник с наколкой на лбу: «Раб Хрущева». Как ему делали пластич<еские> операции (Пермяк).
Если у еврея отобрать его религию, а у русского — веру в доброго царя, они становятся способны черт знает на что.
53 Туровская М. Герой «безгеройного времени» (заметки о неканонических жанрах). — М.: Искусство, 1971. Фраза из «Бесед Эпиктета (записанных Флавием Аррианом)» процитирована в книге Марка Аврелия «Наедине с собой. Размышления» (перевод С. Роговина). Эта цитата была любима Авторами и использована в ГО, ХС, ОЗ, а также в ПП Витицкого.
54 Заголовок передовой номера «Ленинградской правды» от 19 января 1951 года «Любовь ленинградцев к товарищу Сталину безгранична» будет использован в финальной сцене ГО.
19 октября 72 года
Москва. Борис приехал.
Рассказывал о Варшаве.
Готовить:
1) Новосел
2) Menzura Zoili
Дневник палача — в ГО.
20–23.10.72
Болтовня и выпивки.
24–28.10.72
Идеи:
1) Утопия и антиутопия a la разные реалисты сегодня (Кочетов, Софронов, Солженицын [последнее — под вопросом]).
2) Человек (фокусник), которого приняли за пришельца.
29.10.1972
Борис уехал.
Письмо Бориса брату, 2 ноября 1972, Л. — М.
Дорогой Аркашенька!
Надеюсь, ты уже прибыл. Надеюсь, съездил не совсем зря. Я тут эти дни носился по городу, как самашедший[55]. Имею сообщить следующее:
55 «Самашедшие деньги» — слова из сценки «А голова человеку на что?», 1. Путевки взяты. Первый день — 10-е; последний — 22-е. Нумера 18 и 20. Обязательно телеграфируй приезд.