Струна и люстра
Шрифт:
Отталкиваясь от этой своей «оправдательной» реплики, я имею возможность стилистически плавно перейти к «школьной» теме. То есть к теме отношений между школой и внешкольной детской организацией.
Про гостью на «Дике Сэнде»
Школа есть школа. От нее детям никуда не деться. Другой вопрос: какая она нынче и сколько в ней плюсов и минусов? Касаться этого вопроса — значит, уходить сейчас далеко в сторону от нашей основной темы. Но если даже предположить, что школа состоит из одних «плюсов», следует
Попытки соединить обучение с воспитанием предпринимались с давних времен. Но делались они (несмотря на разные лозунги и декларации социального и общегуманистического плана) практически с одной целью: чтобы класс, в котором происходит обучение, был управляем и давал возможность наставнику нормально вести занятия. А показателем уровня этих занятий была успеваемость учащихся. По ней же, по успеваемости, ценился и сам ученик. Помните? —
Оценки в журнале — вот высшая мера…
Ну и, конечно, еще «дис-ци-пли-на!» При спокойном поведении и отсутствии двоек (а желательно и троек) ученик имел стопроцентные шансы характеризоваться, как благополучная во всех отношениях и перспективная в социальном плане личность.
Так, по крайней мере (если не на словах, то на практике) полагали (и полагают) школьные деятели.
Но власти — любого уровня и любой политической направленности — понимали, что этого мало. Поэтому и пытались возложить на учебные заведения роль воспитателя, призванного научить ребенка жизни в обществе, коллективным навыкам и нравственным понятиям, для данного общества и данного времени необходимым. Учебные заведения в полной мере справиться с этой задачей не могли, поскольку такая задача не стыковалась с основной целью — накачиванию своих питомцев знаниями.
Можно опровергнуть эти утверждения и привести обратные примеры (вроде, скажем, пушкинского Лицея или школы Сухомлинского), но они будут говорить об исключениях, а не о типичном положении дел.
Необходимость коллективного гражданского воспитания хорошо понимала и Советская власть. Именно поэтому в начале тридцатых годов она распорядилась передать школам пионерскую организацию, полагая, что, таким образом будут гармонично соединены два процесса — индивидуальное обучение и то самое коллективное воспитание.
Такое соединение свело роль детской организации к минимуму: школа с ее сложившейся авторитарной системой подмяла пионерию под себя, фактически подчинив ее своим двум целям — чтобы дети хорошо учились и слушались (опять же извините за повторение).
Школу можно понять. У нее своя забота. Но можно понять и детей, которым школьной жизни мало. Они не могут жить, подчиняясь только жесткой школьной регламентации и превращая свой быт в сплошной процесс обучения. Это понимают и здравомыслящие педагоги.
Как-то очень давно, еще в советские времена, сидел я в кабинете у своего друга, директора одной московской школы Семена Иосифовича Аромштама. (кстати, с него я «слизал» образ школьного директора Бориса Ивановича в цикле повестей «Мушкетер и фея»). И слушал, как он объясняется с бабушкой пятиклассника-троечника, вместе с остальными отпущенного на долгожданные весенние каникулы. Бабушка льстиво-жалобным голоском причитала:
— Вы уж построже с им, задайте ему на свободные-то дни побольше, чтобы не болтался зря, а сидел над книжками, коли до этой поры толку не было…
Семен Иосифоич дышал, «набухал» и вдруг взвыл плачущим голосом:
— Да вы ему кто!? Бабушка или… Он же ваш родной внук, почему вы его не можете пожалеть?!
Бабушка осела:
— Дак ведь… если троечник, тогда как? Учиться-то должон или нет?
— Учиться он должен в учебной четверти, а каникулы для того, чтобы отдыхать! Гулять на улице, читать фантастику, гонять футбол! Хоть троечник, хоть кто! Он ре-бе-нок! Он имеет право на нормальную детскую жизнь!
Бабуся мелко кивала и пятилась к двери — с таким видом, словно узрела перед собой нечистую силу. Когда она исчезла, Семен Иосифович простонал:
— Девяносто процентов родителей рассматривают своего сына или дочь исключительно как машину для приготовления домашних заданий, а все остальные их дела воспринимают, как помеху к этому процессу. Если только это не музыкальная школа, гимнастика и или фигурное катание… Сами абсолютно забыли, как были детьми…
— Сеня, гороно выгонит тебя из школы, — предрек я.
— Пробовали уже, обломались… — буркнул мой друг…
Дети имеют право на «нормальную жизнь». То есть на свою собственную.
Они не могут круглосуточно существовать под безапелляционным взрослым руководством. Они вправе состоять в сообществе, где чувствуют себя равными среди равных, получают возможность проявить себя в придуманных ими же делах, в творческих процессах, причем на основе добровольности.
Здесь принципиальный момент. В школу ребенка приводят, а в детское сообщество он приходит сам. Это уже изначально дает ему ощущение своей значимости и свободы. Он выбирает дело и образ жизни по вкусу, а может и совсем не выбирать, а просто уйти — если не понравилось.
Вот это ощущение добровольности и свободы всегда служило причиной, что за границами школы во все времена создавались ребячьи группы, команды, объединения.
Но здесь ребят часто поджидала другая беда. Уличные компании и ватаги далеко не всегда отличались демократизмом и доброжелательностью ко всем своим членам. Очень часто захватывал власть наиболее сильный неформальный лидер. Правила дворовой жизни были таковы, что приходилось или подчиняться чужим авторитетам, или отстаивать свое «я» дерзостью и кулаками (как, впрочем, нередко и в школьных классах). Это не устраивало и многих детей (особенно с более или мене развитым интеллектом), и взрослых, которые были неравнодушны к детской жизни.