Студентка Пупсик
Шрифт:
«Нам понадобится очень длинное стихотворение, чтобы изображать молитву. Надеюсь, ты поможешь мне его вспомнить», – сказал я.
«Можем обойтись и без чтения стихов».
«Нет. За такие деньги мы просто обязаны дать полноценное представление».
Я откинулся на спинку кресла. Положил правую руку Сороке на лицо, левую – на накопитель. Закрыл глаза.
«Ну, что? Готов?» – спросил Ордош.
«Приступаем».
– Сионора! – произнес я.
И заговорил по-русски, громко, торжественно:
– Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он
И лучше выдумать не мог.
Сионора! …
***
Сороку колдун усыпил сразу.
Маю – после полуночи. Волчица Седьмая уснула, положив голову на колени матери.
Шеста перенесла дочь на кровать. Пересела на стул поближе ко мне. Я всю ночь чувствовал на себе ее взгляд. Когда приподнимал веки, ни разу не заметил, чтобы герцогиня зевала или потирала глаза.
– Сионора!
Это слово я выдавил из себя уже с трудом.
Замолчал. Потому что почувствовал, как колдун влил в меня очередную «малую бодрость» и перестал плести заклинания. Я заморгал, прогоняя пелену с глаз.
За окнами начинало светать.
«Закончил?» – спросил я.
«Да. На этом остановимся. Не то мы ей не только глаз, а еще и хвост вырастим. Светает уже. Тебе тоже не помешало бы поспать».
Я убрал с лица леди Сороки руку.
– Все.
Великая герцогиня вскочила со стула, подошла ко мне, наполнила бокал вином.
– Попей, малыш, – сказала она. – Тебе нужно смочить горло.
– Спасибо.
Пока я пил, Шеста рассматривала лицо Сороки.
– Получилось? – спросила она.
– Процесс восстановления еще идет. И будет продолжаться примерно сутки. Нужно подождать.
– Но потом она сможет видеть и этим глазом?
– Я в этом не сомневаюсь.
– Замечательно. Сорока уверяла меня, что ты сможешь это сделать, но я не верила.
– Не я, а богиня.
– Да, да, малыш. Я так и сказала. Налить еще?
– Нет, спасибо.
– Вижу, ты устал, – сказала великая герцогиня. – Но я все же украду у тебя пару минут. Хочу тебе кое-что сказать.
Шеста взяла меня за руку. Ее пальцы, несмотря на то, что в комнате жарко, были прохладными.
– Ты мне нравишься, малыш, – сказала она. – Да и я тебе симпатична. Молчи, молчи. Что бы ты ни хотел сказать. Я женщина взрослая и неглупая и в поведении мужиков разбираюсь уж всяко лучше, чем моя дочь. Ты не похож на тех трясущихся от страха ничтожеств из мужских кварталов, с которыми я сталкивалась раньше. Я помню, как ты смотрел на меня, когда я навестила тебя ночью. Чего-чего, а испуга в твоем взгляде не было – та похотливая улыбка, что сверкнула тогда на твоем лице, дала мне понять, что ты обрадовался моему внезапному появлению. До сих пор по коже пробегают мурашки, когда вспоминаю, как ты на меня смотрел. Но… я теперь понимаю, малыш, что мне не суждено дарить тебе плотские удовольствия. Я догадалась, почему оба раза внезапно засыпала, так и не успев заключить тебя в свои объятия. И очень рада, что оба раза сумела проснуться. После того случая с отравлением я поняла, что в третий раз мне может и не повезти: я усну навсегда – терпение Сионоры не безгранично.
– При чем здесь Сионора? – спросил я.
– Твой брак с моей дочерью заключали у ее алтаря в «Храме всех богов», малыш. Всегда так делают. Это всего лишь дань традиции – так нам казалось раньше. Но теперь… мало кто из жителей великого герцогства сомневается, что богиня вернулась. И уж тем более, нет сомнений на этот счет у меня. Ты сам только что исцелением Сороки в очередной раз подтвердил то, что боги вновь становятся для нашего мира реальностью. Ведь так?
– Они реальны. Сионора – точно.
– Ну вот видишь, малыш. А я, по глупости, пыталась отнять тебя у своей дочери, проигнорировав лежащее на вашей паре благословение Сионоры. Должно быть, старость лишает меня ума.
– Ваша старость даст о себе знать еще не скоро, Шеста, – сказал я.
– Спасибо, малыш. Очень хочется верить в твои слова. Буду считать, что я все еще не избавилась от девичьей глупости. Расплата за глупость последовала немедленно.
Герцогиня улыбнулась.
– Я зачем-то нужна богине любви. Иначе как объяснить мое чудесное исцеление? Но боги гордые. Сомневаюсь, что Сионора простит меня снова. Теперь я буду чтить ее волю, малыш. А это значит, что ты никогда не уснешь в моих объятиях.
«Хорошая новость», – сказал Ордош.
«Не вижу в ней ничего хорошего».
– Но… если Сионора за такое наказывает, как мне тогда платить налоги? – спросил я. – В моем табеле еще нет ни одной записи. А месяц уже близится к завершению.
– Налоги? При чем здесь налоги?
– Вы разве забыли, Шеста, как платят их в вашем великом герцогстве мужчины?
– Ах вот ты о чем! – сказала великая герцогиня. – Не вижу проблемы. Ты честно заплатил их, малыш… в этом месяце. Пусть Мая сделает в твоем табеле соответствующую отметку. Ее записи об отработке будет вполне достаточно.
***
Гадюку привели ко мне, когда на улице стало светло.
Солнечные лучи уже освещали комнату. Но Мая все еще спала. Потому я говорил тихо, старался не разбудить ее.
Объяснил Гадюке, что от нее хочу.
– Три тысячи золотых? – переспросила Гадюка.
Я указал на стол, где по-прежнему лежали мешочки с деньгами. Я пока не удосужился переместить их в пространственный карман.
– Столько посол стоит сегодня. Завтра, после того, как я уеду, за нее не дадут ни монетки. Объясни это всем. Пусть поторопятся.
– Если она в городе, то ее непременно разыщут, ваше высочество, – сказала Гадюка. – Да уж. За такие-то деньги… Вы завтра поедете в королевство?
– Когда мы наедине, называй меня Нарциссом, – сказал я. – Да. Завтра я уезжаю в Уралию. Мне нужно разобраться там с кое-какими делами. И потому у меня будет к тебе еще одна просьба. Мне снова понадобится кучер. Такая, чтобы ничему не удивлялась и после возвращения из поездки держала язык за зубами. Отпустишь со мной в королевство Астру?
По изменившемуся выражению лица Гадюки понял, что моя просьба женщину не обрадовала.