Стукачи
Шрифт:
— Но ведь и там не лучше. Тоже не все сытно живут, — подал голос кто-то.
— Еще один замороченный! — рассмеялся Костя.
— Мужики! Лови суку! — гаркнуло из угла. И зэки, кинувшись к двери, поймали бледного, трясущегося мужика.
— Да вы что, мужики, я ж хотел подышать на воздухе, голова раскалывается, болит с утра. Чего привязались, отпустите!
— Заткнись, падла! — ревел Дементий, державший стукача за шиворот и, ухмыляясь по-нехорошему, предупредил: — Я тебе свою разборку
— Врешь ты все! Маньяк! Ты во всех сук ищешь, за всеми следишь. Я видел это. Ты все тумбочки шмонаешь по ночам. Пока мужики спят, каждого наизнанку выворачиваешь, — выдал мужик Дементия.
— Верно заметил. Искал ссучившегося. И нашел! Тебя, поганец! Паяц-недоносок!
— Докажи, Дементий! Иначе, завтра любого из нас вот так же опозоришь, — потребовал Самойлов.
— Идет! После скользких разговоров таких, как недавний, этот тип всегда исчезает. К оперу… С доносом…
— Брехня! — рассмеялся мужик.
— Заткнись! — побагровел Дементий. И продолжил: — Возвращается с пачкой папирос «Беломорканал».
— Да он их в ларьке мог купить. Сколько хочешь! — не согласился Самойлов.
— Ларек в девять вечера не работает. А до того он у вас стрелял «Прибой». Так что заранее купить не мог.
— Я в другом бараке одолжил. Да и угощали меня сколько раз.
— А за что? И кто? — настаивал Дементий.
— Посылки получал с воли — делился. Со мною — тоже…
— Колбасу вареную, что ты под подушкой прячешь, тебе тоже с воли прислали? Она еще по пути сгнила бы в посылке.
— Покажи! — кинулись к шконке пойманного мужики, откинули подушку, матрац, но ничего не нашли.
— Брешет Дементий, — отмахнулся Абаев.
— Артиста отпустите. Зря вы его поймали, — вступился Петр за мужика.
— Тихо! Не одна колбаса — улика! Ее он сожрать успел ночью, под одеялом.
— А ты почему смолчал, когда увидел? — не сдержался Самойлов.
— Ждал более весомого. Отчего не отмазаться…
— Жрал колбасу? — прихватил артиста за горло Петр, и лицо его пятнами взялось.
— Врет он все, — послышалось сдавленное.
— Мужики, нам почту выдают два раза в месяц. Так или нет? — оглядел всех Дементий.
— Так. В последний раз на прошлой неделе получили…
— А этот гнус вчера два письма читал. В сапоге прячет…
Мужика раздели. Из портянки фотография семьи вылетела. Письма. Но без конвертов…
— Старые они. Я их
— А чего прятал?
— При себе держу. Чтоб охрана при шмоне не выкинула, как прежние.
— А колбасу где взял? — вспомнил Костя.
— Да не было ее! Пиздит Дементий! Взъелся за «пахоту». Я в тайге его не стал выгораживать перед охраной, когда он сачкануть хотел.
— Не темни, паяц! Не отвертишься! — улыбался Дементий и продолжил: — Вчера, когда профессор умер и мы тут о фискалах говорили, кто к оперу бегал в спецчасть?
— Не был я там!
— Тебя и правда не было в бараке, — вспомнил Абаев, — до самого отбоя…
— В соседнем бараке земляка навестил.
— Это он тебе банку сгущенки дал? — улыбался Дементий.
— Да он!
— А где он ее взял?
— Из дома прислали…
Дементий выволок из-за тумбочки банку сгущенки и показал ее всем:
— Красноярский край изготовителем указан! Сибирская сгущенка, местная! Тут уж и влип ты, паскуда!
— Это старая банка. Давняя. Я о ней и забыл! В ларьке купил…
— Ты кому мозги пудришь? Не на воле живем, чтоб про сгущенку забывать. Да и не слепые мы. Видим, недавно открыта. Не засахарилась сверху, не пропала. Хоть сейчас жри! — глянул в банку Костя.
— Эй! Вы! Что там за сходка? — заглянул в дверь охранник. И, подойдя ближе, прикрикнул: — Разойдись!
Глянув на потрепанного мужика и Дементия, погнал впереди себя под автоматом в спецчасть. Ни один, ни другой больше в барак не вернулись никогда.
Иван Степанович, как и другие, перестал говорить о стукачах, о политике. Все в бараке притихли. Понимали, что всякая разборка может закончиться в спецчасти зоны, откуда неизвестно куда деваются люди.
После исчезновения юриста и стукача мужикам отвели тяжелые участки работы в тайге. С них ни на минуту не сводила глаз охрана зоны.
— Самойлов! В спецчасть! Живее шевелись! — подтолкнул Ивана Степановича охранник, подойдя вплотную. И прямо с деляны погнал человека через лес под автоматом, не давая отдохнуть, все пять километров гнал бегом.
Когда Самойлов вошел в кабинет, ноги уже не держали, не хватало дыхания.
— Ты что это загнал его? Зачем так задергал? — упрекнул опер охранника.
— Раз вызвали с деляны, значит, срочно надо, вот и торопил. А чего с ними возиться? Не под ручку же мне с ними ходить, — отвернулся охранник.
— Он уже не зэк. Его освободили. Две недели назад. Верховный Суд…
Самойлов не мог встать со стула. Пот заливал лицо, бежал по спине ручьями. Он давился собственным дыханием, словно ствол автомата все еще упирался меж лопаток, а в ушах звенело, отдаваясь эхом в сердце: