Стуки-ДАО
Шрифт:
Мой отец говорил - у каждого в жизни должна быть цель.
Вырастить сына, посадить дерево, построить дом, убить Сизого.
Хороший враг стоит десяти друзей. Иногда всех друзей. Иногда всего на свете.
Сизый, я отдам тебе свой ужин. Я тебе все отдам, чтобы ты был сильным, потому что ты должен сопротивляться. Ты должен умереть, но не умирай так быстро. Ты должен драться. Пока жив ты, живу я.
Один или нет, но мой локомотив уже выполз на прямую и сейчас набирал ход.
Рельсы прямые и блестящие. Это хорошо, когда так, когда не надо выбирать свой
Некому дернуть стоп-кран.
Сизый не сдох от яду, он умрет от чего-то другого. Это дело времени.
Приближалось первое мая, который теперь называется как-то по-другому, но попрежнему празднуется большой пьянкой, после большого же субботника. Субботник вечен, он всегда бывает в срок. Мы с граблями и лопатами выходим на уборку заводской территории. Скребем-грабим наши желтые обдерганные газоны, выносим мусор. Вот и я грабил в тот день, и Сизый вышел - бледный, скособоченный, но живой ведь! Я отдельно от всех - народ подальше от меня держался. Сизый - в толпе сочувствующих козлов с широкими, блин, улыбками обожания. Участок газона перед ними - порыжевших от всякой дряни, что на него проливали в течение года - метров, наверное, тридцать. Работники идут полосами - как комбайны в поле.
Пашут. Где-то по репродуктору музыка играет - веселая, не марши, как раньше.
На полосе Сизого я подбросил боевой фугас, скупленный в соседней войсковой части за смешные деньги. Счас время свободы, так ведь? Весь в камуфляже, остроносый, совсем не видный в травке-муравке. Мощный. Заряженный.
Помню этот день - тепло, ветерок дует, народ смеется, ну, праздник будет. И Сизый тоже смеется, шараша граблями перед собой, собирается к пьянке присоединиться к вечеру, демократ хренов! Где-то за забором песни орут, ну далеко так, и ор этот на музыку накладывается, да машины ревут на шоссе. Это совсем далеко.
Небо такое синее-синее. Солнце яркое. Все яркое. Праздник. Первое мая для меня день победы.
Сизый прошел свои метры и с маху ударил граблями фугас. И тот хлопнул.
Взорвался от души, на весь свой тротиловый эквивалент. Долбанул на всю округу!
Взвился дым, какие то хлопья земли, камни, все так заорали смешно, и в стороны побежали. А я все стоял, задрав голову, и смотрел, с широкой такой улыбкой, как у солнышка на картинке. Смотрел как разлапистой корявой свечой, черным огарком, крутясь, как ведьма на помеле, уходят в синие небеса обгорелые грабли Сизого.
Его самого сильно контузило, выбило зубы и оторвало средний палец на правой руке, так что фак он с небес теперь всем показывает. Его унесли, и я не думал, что он теперь вообще вернется на завод. Когда его волокли в медпункт, Сизый пытался что-то сказать, но теперь он так заикался, что не смог выдавить ни слова.
Я праздновал победу ровно один день, потому что второго мая того года прощальный подарок товарища начальника цеха настиг меня, как проклятье из могилы. Мой станок, до той поры работающий нормально, вдруг взбрыкнул и плюнул в меня сорвавшейся с креплений острой титановой заготовкой. Помню, она ударила меня и помню, как она звякнула о стену позади. Я не заикался, когда меня несли в медпункт. Я просто кричал.
Но все хорошо. Все хорошо, что хорошо кончается. Лечение прошло очень успешно, хотя и пришлось ехать в Москву, и провести здесь столько времени. Все, правда, замечательно. Я еду домой. Меня ждет место на моем заводе. Немного ниже - третья категория вместо первой. А ну и что? Я слышал, Сизый тоже выписался и работает там старшим технологом. Он меня не ждет.
А я вот здесь. Скоро буду там. У Сизого. Моего недруга. Мне надо с ним объясниться. Мы же цивилизованные люди! Умные, хитрые, выносливые. Наши отношения не сложились, так начнем все сначала. С чистой, типа, страницы. Зачем помнить старые обиды, когда мы, наконец, поняли, для чего мы живем! Новая жизнь!
Пусть все начнется сначала!
Ну, скажем, сначала я наступлю ему на ногу...
* * *
Стук-стук-стук... стук... ... стук... ... ... стук...
Стук!
– И что, это и есть твой смысл?
– Скажешь, нет?
– Вот это? В ненависти?
– Нет, Толич, смысл в борьбе. Надо понимать свое предназначение, блин. Это не всем дано. Не тебе, ни вот ему. Движение - жизнь. Пока борешься живешь.
Остановился, упал - считай все. Если только не успел подняться.
– Но жить ради того, что бы кого-то прибить... как-то это, у тебя, малость агрессивно получилось. Волки, и то убивают ради мяса.
– Волки убивают ради того чтобы жить. Вот и я, мож сказать, так делаю. Пытаюсь сделать. Только звери живут мясом, а я еще чувством. Мне эта ярость глаза открыла, с ней я зажил как человек. Ты это не поймешь, вообще! И ты лучше не спорь со мной Толич, не беси зря!
– Да я что, Леш. Твоя же жизнь. Если счастлив так - живи себе.
– Вот и я об чем. Счастье - оно у всех свое. Иногда в морду дать - это тоже счастье. А уже если на это вся жизнь держится, как у волков...
– На самом деле можно вовсе обойтись без этого.
– Чево-чево, Николай? Чего ты там?
– Я имею в виду ненависть. Иногда вполне можно обойтись без нее. Без всей этой агрессии, нападок, побоищ. Иногда просто надо уметь ждать.
– Чего ждать? Коль, ты чето не то сказанул. Куда ждать, я...
– Слушайте, а чего мы стоим?
– А? А правда... Толич, мы на какой станции остановку должны ночью делать?
– Дзержинск. Уже вставали, на десять минут. Станция ночная, никто не сходит.
После него Быстрица - но это под утро.
– Да че они, офигели там, все что ли?
– Может техническая какая станция? Подзаправка, или тепловозы меняют?
– Гонишь ты, ей бо, Толич! Какие тепловозы на перегоне - тут и развязок-то никаких нет! Слышь, в окно глянь...
– Счас...
Стук!
– Слушай Леш, там люди какие-то.
– Че мне люди, станция какая?
– Отсюда не видать. Тьма сплошная. Под фонарем какой-то народ... Какие-то, в камуфляже...
– В камуфляже?! Кого там черт принес? ОМОН, спецвойска? Может, рейд?