Ступающая по воздуху
Шрифт:
Таковы были размышления и вопросы, которые Изюмов выносил на всеобщее обсуждение в некоторых из своих бесчисленных статей и заметок. Двадцатисемилетний Константин Серафимович Изюмов за свою образцовую почти десятилетнюю работу был повышен в должности до заведующего отделом местной хроники. Однако радостнее он не стал. Совершённое преступление так занимало его фантазию, что в этом за ним не мог угнаться ни один из газетчиков. То ли потому, что он, как известно, был последним, кто видел и слышал Мауди перед ее исчезновением. То ли потому, что на него опять нахлынули воспоминания о тайне того вечера в «Галло неро», когда ребенок в приступе безумия обнимал и целовал всех посетителей и лишь на его, изюмовских, коленях успокоился и затих. А может быть, потому, что этот
Дело в том, что любое преступление, любая кража или акт насилия совершаются в долине весьма курьезным образом. Едва ли фабула какого-либо нарушения закона обходилась тут без определенной доли иронии. Взять хотя бы случай с восьмидесятилетней пенсионеркой из Санкт-Рота, которая украла в супермаркете замороженную до гранитной твердости курицу, спрятала ее под шляпой, а в конечном счете, поскольку очереди в кассу не было видно конца, упала в обморок. Заледеневшая птица, подобно наркозу, заморозила ей мозги. Или инцидент с тем порядочным и всеми любимым горожанином шестидесяти двух лет, который до того, как покуситься на соседских малолеток, устроил нечто вроде зоопарка с маленькими зверюшками, которых разрешалось гладить, а также начал разводить ланей — и все это с целью завлечь к себе мальчишек.
Изюмов частенько до ночи засиживался на своем благоухающем политурой рабочем месте, занимаясь интерпретацией обвинительных заключений и обоснований вердиктов местных судов. Да, такой у него теперь был конек. Как и в этом случае, с попыткой убийства Мауди Латур.
Он склонился над стопкой бумаг и, плетя почти бесцветным карандашом каллиграфический узор, делал свои записи. Его письменный стол был точно сторожевой пост в сонном ночном зале.
Стол Изюмова, как и все письменные столы в редакции «Тат», находился под защитой торчащих перед ним искусственных древес в пластмассовых горшках. Это было своего рода проявлением гуманности в отношении бедняг, все еще слабых в машинописи, дабы создать им кое-какой заслон от постоянного подшучивания коллег, а также защитной мерой для тех, у которых взгляд визави просто-напросто перекусывал нить мысли.
Поскольку издатель Хансмариус Зот придавал немалое значение окружающей среде в этом многоместном бюро, он в больших количествах закупал синтетическую зелень. Вернее, выменивал ее на услугу. Взамен фирма «Флоральдекор» получала под свою рекламу целую газетную полосу, на которой могла развернуть всю палитру искусственной флоры, наложенную на эйфорический текст под заголовком: Сочная зелень и пышный цвет — вечная свежесть без воды и ухода.
— Н-да, милый мой, — любил говорить Зот во время ежедневных обедов с рейнтальским президентом, — по-настоящему большой бизнес — это бартер. Тут ты, Куно, вообще не увидишь денег.
Сам он восседал в том же редакционном зале на некоем подиуме, чтобы иметь возможность украдкой наблюдать за всем, что происходит в этой синтетической роще. Как-никак плюрализм мнений, а это развесистое растение требует интенсивного ухода. Вернемся, однако, к Константину Изюмову. Итак, он засиделся до глубокой ночи и при желтом свете настольной лампы изучал информацию и протоколы по делу Мауди Латур. В мыслях вновь всплыло попутное замечание в материалах допроса Эстер Ромбах. Когда они с Мауди были маленькими, говорила Ромбах, поблизости от них умер ягненок. Как это случилось, она сама не может понять.
И странное дело, этот пассаж просто не выходил у него из головы. Удивительно и то, что мертвый ягненок ассоциировался у него с Соней, старшей сестрой, тело которой нашли 15 мая 1970 года на Дмитровском шоссе, рядом с Ботаническим садом. В том, что это самоубийство, не было никаких сомнений. Судебно-медицинская экспертиза констатировала отравление мышьяком. Москвич не умирает дома. В коммуналке, на своих законных 12 кв. м. Для смерти нужен мост, парк или хотя бы длинный проспект.
Изюмова подхватил поток мечтаний, и вот он уже мальчик и вместе с отцом охотится на белок в парке «Сокольники», возле купален на Москве-реке, а один раз даже с огромным риском — в Александровском парке вблизи Мавзолея Ленина. Шкурки были вожделенной добычей. Одна из них могла обеспечить им мясной стол на три воскресных дня. И еще на апельсины хватало. Он вдруг ясно увидел белесые брюшки этих милых, как котята, и так мучительно погибающих зверьков. Эти глаза, и без того большие и таинственно бездонные, казались ему просто огромными и так явственно выражавшими упрек. Муторней всего было зимой, когда на беличьих ушках отрастали восхитительные кисточки. Тогда хоть глаза завязывай.
Мягкий свет лампы на гибком стебле падал на его узкое женственное лицо. На необыкновенно гладкий лоб, на который не набегали морщины, даже когда он приподнимал свои черные тонкие брови. Изюмов был красив, обладал почти аристократическим шармом. Густые, черные, коротко стриженные волосы с натуральным изящным завитком спереди, уши слегка на отлете. Прямо-таки совершенные линии носа, узкий рот, в очертаниях которого угадывается некий знак смирения, и, может быть, именно в силу этого губы подчеркивают чувственность натуры. Белая кожа, заостренный подбородок, еще более удлиненный точно отмеренной бородкой с рыжей искрой. А в глазах та самая тоска, которая полностью отвечает стереотипному образу русской тройки, улетающей в студеную зимнюю ночь.
Его усталое тело содрогнулось, и он чуть не отскочил от стола. Внезапная мысль буквально пронзила все его существо. У Сони от рождения не было матки. И тут обожгло нервы, даже сердце забухало. Он вдруг начал думать по-русски — впервые за много лет — и сыпать русской бранью, так как не мог найти папки с заключением судебного медика. Заключение, ксерокопию которого он не слишком красивым путем раздобыл в Инсбруке. Изюмов рылся в бумагах, перетряхивал их и перелопачивал, становясь все нервознее. Наконец он нашел нужную бумагу, в самом низу, и у него перехватило дыхание. Он читал и вновь перечитывал.
Хромосомный набор 46, XY… андрогенная невосприимчивость всех тканей… Отсутствие матки и яичников… В паху формирование яичек… Однако тестостерон не оказывает действия… наружные половые органы женского типа…
Он не мог оторваться от этих слов. Потом у него началось головокружение. Он пробежал глазами фразы Эстер Ромбах о мертвом ягненке, и тут Константина Изюмова осенила догадка, что в Мауди Латур происходит или повторяется нечто неимоверное. Существует ли какая-то связь между Соней Изюмовой, Мауди Латур, мертвым ягненком, припадком в «Галло неро» и наконец — попыткой убийства? И тут на него словно подуло совсем другим ветром, и он разразился смехом. Да, он хохотал, и это был такой безумный хохот, что самому стало страшно.
В последующие дни он оставил все эти вещи в покое, но сам успокоиться не мог. В конце концов он взял трубку и позвонил в Терезианум, чтобы договориться о встрече с Эстер.
Разве? Я так сказала? Что-то не припоминается. Но ведь это зафиксировано в протоколе. Изюмов знал, что она лжет, и чувствовал, что ни угроза, ни мягкость ему не помогут.
Может ли она сейчас уйти? Может. Но может и вернуться, если совесть подскажет. Он не полицейский.
После встречи с Эстер его понесло в клинику, было безотчетное стремление повидать Мауди. Он уже стоял перед дверью в палату № 534, но неожиданная мысль сбила его с толку. Он отпустил дверную ручку, повернулся и ушел. Изюмов решил с этого момента находиться как можно ближе к Мауди, но так, чтобы она не знала об этом. Только так можно познать тайны этого человека. А может быть, и Сони. В полдень он сел за свою электронную машинку и набросал странную заметку по вопросу о смертной казни. Эта заметка стала бомбой, поскольку придавала совершившемуся покушению явный общественный параметр, чего раньше не было. Рассуждения Изюмова разбудили бесчисленные умы и души, которые давно ждали случая дать выход своим обидам на окружающий мир. Целые недели шла читательская дискуссия, в которой взвешивались все «за» и «против», да, газета «Тат» организовала свой собственный форум, где каждый мог наконец-то произнести свои тирады в более или менее изящной форме. Примечательно и то обстоятельство, что отдел местной хроники бдительно следил за тем, чтобы голоса в пользу смертной казни имели небольшой перевес.