Ступающая по воздуху

Шнайдер Роберт

Она неуверенно шагнула к кафедре, дрожащими руками развернула лист бумаги и начала читать. Слишком тихо и слишком далеко от микрофона, она говорила как бы про себя: Мне уже однажды пеняли за то, что я пишу лишь о малом, что герои мои — всегда люди обыкновенные… Она читала отрывок из авторского предисловия к «Пестрым камням» Штифтера, тот самый пассаж, который Марго часто наизусть цитировала по памяти. Мужчины, что помоложе, вытягивали шеи, разглядывая эту такую цветущую женщину с рыжим шелком волос, струящимся на плечи. Те, кого больше интересовала не персона, а ее речь, раскрывали рты,

навостряли уши, чтобы хоть догадаться, про что она читает. Расшифровать удавалось лишь обрывки. Когда Эстер дошла до строк: так же, как всякий человек — драгоценный дар для всех людей… — ей пришлось прерваться, потому что у нее пропал голос. Она начинала вновь, в третий и в четвертый раз, но все попытки заговорить ей не удавались. Она отошла от кафедры и направилась вниз к той скамье, на которой сидели Латуры и Ромбахи. И Ри обняла Ре, и Эстер разрыдалась. В глубине нефа, под хорами, стоял человек, незнакомая женщина держала его под руку. Амброс Бауэрмайстер был в очках на покрасневшем от сыпи лице. Амрай потом поинтересовалась, кто ему сообщил о смерти матери. Инес поклялась, что только не она. Амрай поверила.

Так проводили Марго в последний путь и похоронили в фамильном склепе. Рядом с падучим Дитрихом, которого она, по собственному признанию, никогда не любила. Горы цветов громоздились по обе стороны гроба. Любопытно, что самые дорогие венки были присланы людьми, для которых Марго мало что значила, и наоборот. Потянулись бесконечные причитания и соболезнования, все рулады показной скорби.

Потом к гробу подошли два человека, чье появление было для Амрай неожиданностью, — Хенк Иммерзеель, нынешний хозяин Красной виллы, и его друг Яап. Иммерзеель держал в руке какую-то жалкую веточку. Но, как вскоре выяснилось, это была не просто ветка, а побег розового куста из бывшего сада Марго. Он вложил ветку в руки Амрай.

— Это — флорибунда. Благородный сорт. Отличается махровым цветом. Куст посадила ваша матушка. Если весной вы посадите его на могилу и будете хорошенько поливать, он уже летом покроется светло-розовыми цветами.

По пути домой Амрай занимала одна-единственная мысль: ужасный вид Амброса Бауэрмайстера. Его появление было столь ошеломительно-неожиданным, что она не решилась заговорить с ним.

— Кто эта женщина, которая вела его? Почему он ослеп, бедняга? — пытала она Инес.

Инес не отвечала. И лишь когда вопрос прозвучал в третий раз, она тихо сказала:

— Может, настало наконец время… вам поговорить.

Ее лицо показалось Инес обожженным какой-то невероятной болью.

— Господи, как ты любишь его, — глухо произнесла она.

Всю ночь они были вместе. Они говорили. Говорили обо всем на свете. До раннего утра.

Через день Амрай уже ехала в поезде в Ланд-кварт, куда вернулся Амброс Бауэрмайстер после того, как потерял зрение. Дверь дома открыла та самая женщина, что была его поводырем во время похорон. Это был дом его родителей, а дверь открыла младшая сестра Амброса. Амрай вошла. В доме было холодно. Женщина провела ее на второй этаж, они поднялись по крутой деревянной лестнице. Сестра Амброса указала на узкую дверь.

— Он в своей детской комнате.

С улыбкой, которая дается только женщинам, — дружеской и в то же время напоминающей о дистанции, она оставила Амрай у порога и ушла.

~~~

— Ты пришла, душа-близнец.

— Амброс.

— …

— …

— Как дорога?

— Дорога как дорога.

— …

— Я не знала, что тебе подарить. Харальд сказал, есть потрясающее виски. Зимнее виски. Потому что якобы дает тепло и может прогреть изнутри.

— Харальд… Как там этот вечный скептик?

— Можно, я сяду?

— Прости мне мою невнимательность, Амрай. Возьми стул. Я знаю, тут неуютно — здесь, наверху, но…

— …Спасибо. Бутылку я поставлю на стол… Ах, да! Чуть не забыла. Я наткнулась случайно на эту книгу во время переезда. Твой любимый Пехт… «Исследования по практическому изучению истории искусств».

— Теперь-то ты ее прочитала? — улыбнулся Амброс.

— Почему ты смеешься?

— Наш Пехт.

— Да… Я попыталась. Это нечитаемо.

— Ты права.

— …

— Ты не сядешь ко мне?

— Если тебе так хочется.

— …

— …

— Ты по-прежнему пахнешь как девчушка. Боже, сколько времени прошло.

— Да уж. Я подсчитала. Тринадцать лет. Детям было восемь, когда ты ушел… Но ведь на самом деле ты не уходил… Амброс, ты должен знать, что я знаю все. У меня давно был разговор с Инес… Не надо нам больше обманывать друг друга.

— …

— …

— Почему ты приехала?

— Я прошу развода.

— Именно поэтому?

— Не только. Я должна тебе сказать, что не держу на тебя зла. Что мне не надо больше любить тебя. И что только теперь я способна выносить тебя таким, какой ты есть.

— Но ведь слишком поздно, не так ли, Амрай?

— Здесь холодно. Твоя сестра не топит?

— Слишком поздно. Не так ли?

— …Амброс… Все эти годы я мечтала о тебе. Я тосковала по твоей дерзости. Ты показывал женщинам язык. Ты высмеивал все, что вменяется и строжит. Помнишь, как ты отказывался прикасаться к деньгам? Из-за сыпи…

— Продолжай.

— Я хотела сказать… Никогда я еще не встречала такого чудного своевольного человека…

— А этот крестьянин… этот Георг Молль?

— …

— Ну, ладно.

— …

— Можно тебя чем-нибудь угостить? Может, чаю?

— Прошу тебя, не утруждайся.

— Что ты! У меня тут палка от метлы. Я ей Бригитту потчую. Как в старых фильмах. Как старая, параличная мачеха.

— Отчего ты ослеп?

— Длинная история.

— Ты не хочешь ее рассказывать?

— Ты видела меня по телевизору?

— Мне передавали.

— Инес.

— И она тоже… Мне, честно говоря, было очень неловко. Такое не выносят на публику.

— А ты все та же.

— Естественно.

— А любовь — великая неловкость.

— Ты тоже прежний.

— …Бригитта, ко мне!.. Будь умницей, свари нам черного чаю. Даме без молока и сахара… Все как в старые времена?

— Как в старые.

— …Спасибо, Бригитта. Я сказал: спасибо.

— …

— …