Ступень
Шрифт:
Джон с нетерпением ждал последней песни. Не забудет ли Бенни? Не собьется ли? Но Бенни не забыл и не сбился. Унылая и меланхолическая песня снова превратилась в яростную, пульсирующую мелодию, в которой слышалось не только сочувствие, но и протест. В зале снова плакали. И снова, как и вчера, после секундной тишины на музыкантов обрушилась лавина аплодисментов.
– Этот концерт можно давать месяца два: мы на нем хорошо заработаем, - заметил практичный Чарли, когда публика начала расходиться.
Этот концерт они давали больше двух месяцев. За это время из холодного мрачного зала в Саутгемптоне они перебрались в более просторный
В конце второго месяца к ним на концерт пришел представитель всемирно известной фирмы грамзаписи EMI и предложил записать пластинку. Такой удачи они даже не ожидали. Разумеется, группа с радостью согласилась.
Пластинка вышла через месяц. Единогласно она была названа "Начало пути" - все пятеро верили, что это действительно только начало, что впереди у них долгий и прекрасный путь к совершенству.
Чарли, Джон и Бенни усиленно работали над новыми композициями. Ник и Дэвид тоже написали несколько вещей - группа уже готовила новую программу. По общему согласию Джон включил в эту программу одну из своих инструментальных вещей - теперь, когда группа уже получила некоторую известность, да и финансовый вопрос не стоял так остро, это можно было себе позволить.
Успех новой программы превзошел все ожидания. На этот раз композицию Джона не только не отвергли, но она вызвала бурю оваций. Джон торжествовал. Они выпустили еще одну пластинку под названием "Вторая ступень", и Джон с новой энергией принялся за работу. В нем кипела жажда творчества, он был уверен, что сможет создать музыку, которой до сих пор не было, что-то новое, более возвышенное, открыть новую страницу в музыкальном искусстве. Он чувствовал в себе силы для этого...
...Это произошло примерно через полтора года после создания группы. К тому времени "Путь к вершине" записал уже четыре диска и в хит-параде занял четвертое место. У всех пятерых был уже солидный счет в банке, звон денег начал заглушать голоса гитар и органа, музыка становилась все более однообразной. Болото шоу-бизнеса постепенно засасывало группу, как и многих их предшественников. Джон и Бенни еще пытались что-то сделать, но чувствовали, что и сами все глубже увязают в этой трясине.
В тот день они, как обычно, сидели в кабачке у Билла - это стало уже своего рода традицией. Сегодня на концерте они сыграли вещь из своей первой программы, и публика снова плакала. Все пятеро были еще под впечатлением от этого, и поэтому почти не разговаривали.
– Ведь могли же раньше, - думал Джон.
– Всего полтора года назад. Слушатели плакали от наших песен и ревели от восторга. Мы знали, что пишем настоящую музыку. А сейчас...
Кто-то тронул его за плечо. Джон обернулся. Перед ним стоял человек в потрепанном сером костюме, сохранившем, однако, былой лоск, в помятой рубашке, без галстука. Джон с трудом узнал его - это был писатель-фантаст, которого он видел здесь последний раз около двух лет назад. Тогда он еще разглагольствовал о том, что человек должен переродиться внутренне. Или что-то в этом роде.
– Разрешите с вами переговорить, - попросил писатель.
– Пожалуйста.
Джон махнул рукой остальным - мол, я вас покину ненадолго - и они пересели за соседний столик. Джон напряг память и вспомнил, что писателя зовут Эдвард Мак-Кейз.
– Итак, я вас слушаю, мистер Мак-Кейз.
– Вам даже известна моя фамилия?
– Да, я читал несколько ваших рассказов.
– А я был на нескольких ваших концертах. Об этом я и хотел бы с вами поговорить - о вашей музыке.
– Это интересно.
– Так вот, у вас там была одна вещь, от которой зал плакал. Я, признаюсь, тоже прослезился. Вы знаете, как вам удалось достичь такого эффекта?
– Честно говоря, нет. Когда-то еще в самом начале наших выступлений, наш ударник на концерте разбил очки, и от волнения начал стучать в несколько другом ритме. Мы все подстроились к нему - и вот что получилось.
– Я так и думал - вы нашли это случайно.
– Что - "это"?
– Нужный ритм и частоту. Вы знаете, что в мозгу существуют различные ритмы биотоков, соответствующие протекающим в нем процессам - альфа, бета и так далее.
– Что-то такое читал.
– Так вот, вы попали в один из таких ритмов. И причем в тот, который относился к высшей духовной сфере - эмоциям, чувствам. Я понятно объясняю?
– Да, вполне. Весьма интересно. И что же дальше?
– А вот что. Вы сломали, точнее нет, проникли через какой-то защитный барьер, стоящий в мозгу, поэтому ваша музыка и произвела такое впечатление. А теперь будем рассуждать логически. Если бы музыка была плохой, искусственной, то даже проникнув через этот барьер, она не вызвала бы никаких эмоций. Значит, в вашей музыке действительно что-то есть, чувства, мысли - это уже хорошо. И все же эта музыка далеко не является идеалом.
– Идеал вообще не достижим - на то он и идеал.
– Но приблизиться к нему, говоря языком математики, сколь угодно близко, можно.
– Да, наверное. На мой взгляд, это музыка Баха, Бетховена и некоторых других классиков.
– Возможно. Но их музыка не могла пробиться через предохранительные барьеры мозга. Их смог пробить только случайно найденный вами ритм, который совпал с одним из биоритмов мозга. Так вот, может быть, я покажусь вам утопистом, идеалистом или просто сумасшедшим, но музыкой можно влиять на людей. Делать их лучше. Или хуже.
Джон задумался. Быть может, писатель прав. Хоть он и фантаст, но в этом что-то есть.
– Вижу, вы задумались над моими словами, - сказал Мак-Кейз, вставая.
– Не буду вам мешать. Но подумайте об этом. Я верю, вы это сможете.
"Что - это?" - снова хотел спросить Джон, но Мак-Кейз уже направился к выходу. Лэкер пересел обратно за столик, где расположилась его группа. Слова Мак-Кейза не давали ему покоя. "Что он имел в виду - "Вы это сможете"? И эти биоритмы, мозговые барьеры..." В памяти снова всплыла последняя песня. Джон попытался выделить ритм. Постепенно это ему удалось. Подголоски отошли на задний план и исчезли, в голове стучал ровный, пульсирующий ритм ударных и ритм-гитары. И вдруг из этого ритма начала рождаться другая, новая мелодия. Явственно проступили переливы органа, стал слышен высокий и сильный голос соло-гитары и оттенявший ее бас, серебряной капелью отозвалось фортепьяно, синтезатор выводил свои неземные подголоски. Джон отключился от всего - он сидел и внимал звучавшей в нем музыке. И вдруг он понял, что это была ТА музыка, музыка, о которой он мечтал всю свою жизнь. Джон сорвался с места и, забыв шляпу, выскочил на улицу, в промозглую сырость осеннего Лондона. "Домой, домой, скорее домой - надо записать все это!"