Ступени грядущего
Шрифт:
Он видит Землю, первый видит ее со стороны звезд!
Если подняться высоко над Землей, она кажется вогнутой чашей, горизонт словно на уровне твоих глаз, а под тобой- пропасть. Но если уйти от Земли в космос, она превращается в шар, в исполинский глобус. Весь мир слышал рассказ Гагарина о том, что он различал на этом глобусе не только океаны и знакомые еще по школьному глобусу очертания материков, но даже большие города, реки, квадраты колхозных полей… Они виднелись сквозь мраморные прожилки облаков, которые лишь местами полупрозрачной сетью прикрывают планету.
И он видел гигантскую сферу планеты с голубым ореолом,
— ДО ЧЕГО КРАСИВО!- воскликнул он еще в самом начале полета, пораженный феерическим зрелищем.
Освещенный солнцем рельефный щар планеты с четкими линиями океанских берегов, с пятнами больших городов, с зелеными массивами лесов окаймлялся, казалось бы, тонкой полоской, в которой голубой цвет постепенно переходил в синий, в фиолетовый, становясь черным. И вспоминалось старое и прекрасное русское слово «окаем». Только таким словом можно было назвать видимый из космосу земной горизонт.
Да, звездолетчик Гагарин был не одинок и в своем полете и в своем научном подвиге. Он чувствовал заботу командиров перелета, своих товарищей по его осуществлению, оставшихся на Земле, но делавших не менее важную часть работы, чем он сам: знал о пристальном внимании и заботе руководителей партии и правительства. И один среди звезд, паря в невесомости посреди кабины, он говорил:
— ИДЕМ ДАЛЬШЕ. ВАС СЛЫШУ ОЧЕНЬ СЛАБО. САМОЧУВСТВИЕ ХОРОШЕЕ, НАСТРОЕНИЕ БОДРОЕ.
Он чувствовал себя хорошо, даже ощущая невесомость! Он рассказывал потом об этом удивительном чувстве. Он не ощущал тяжести, рука его ничего не весила, ничто его не тянуло вниз. Чувство необыкновенной легкости… Но на работоспособности не сказывалось. И питался он в эти минуты нормально…
Надо было лишь следить, чтобы не улетел карандаш, не уплыл планшет, когда пишешь. А почерк не изменился…
Как вообразить себе это испытанное лишь космонавтами чувство невесомости, непередаваемой легкости, опьяняющей внутренней свободы?
Впрочем, одними ли космонавтами?
Нет, я не имею в виду тех, кто во время специальных научно продуманных тренировок короткие секунды испытывал на себе это ощущение или у кого замирало сердце при спуске высотного лифта…
Нет! Я вспоминаю о странном, всеми пережитом, особенно в юности, ощущении во сне, когда без всякого мышечного напряжения вдруг взмываешь вверх и медленно плывешь над землей, даже не уподобляясь птице, не затрачивая усилий, летишь по воздуху невесомый!… Помните, какое это невыразимое блаженство?
Откуда это ощущение у людей, память каких переживаний предков? Почему человек летает во сне? Откуда у него понятие о невесомости?
Впрочем, оставим это вопросом! Подумаем совсем о другом.
Невесомость! Она не связана при полете на орбите спутника с исчезновением гравитационного поля. Ускорение силы тяжести лишь компенсировано центробежным ускорением космического корабля, летящего по почти круговой орбите вокруг Земли.
В последующих полетах человек ощутит ту же невесомость при достаточном удалении от Земли.
А над ним, несмотря на день, мертвыми самоцветами, пристальные, немигающие, в десятки раз более яркие, чем на Земле, светили колючие звезды. Казалось странным найти среди этих диковинных светил знакомые созвездия. И в противоестественном соседстве света и мрака на небе неистово косматое сверкало медузообразное Солнце, все в пламенной короне языков.
Развитие науки, принесшее человечеству за последние сто пятьдесят лет невиданные достижения, не могло проходить оторванно от подъема общественного самосознания, и, вынесенный на гребне научных достижений в космос, человек не может не думать о том, что необычайный расцвет пауки нельзя оторвать от того, что одна треть человечества строит общество на коммунистических началах, а в колониальных странах люди пересматривают основы общества, крушат сам фундамент колониализма и эксплуатации.
Так пусть ощутится символом грядущего то, что человеком, достигшим космоса, разбиты цепи тяготения!
В ПОЛЕТЕ
Из космоса доносится бодрый голос:
— ПОЛЕТ ПРОДОЛЖАЮ: ВСЕ НОРМАЛЬНО. ВСЕ РАБОТАЕТ ОТЛИЧНО, ВСЕ ОТЛИЧНО РАБОТАЕТ, ИДЕМ ДАЛЬШЕ.
Он сказал «идем дальше», словно был не один! Он сказал это среди бездонной пустоты и бесконечной тишины, по сравнению с которой земная тишина- симфония звуков, но одиночества он не чувствовал!
Юрий Гагарин, пользуясь одновременно многими каналами связи, говоря по телефону, выстукивая передачи ключом, наслаждаясь передававшейся специально для него музыкой, а главное, слушая голос, призывавший его к Земле, голос незнакомого и вместе с тем столь близкого человека, товарища по подвигу, не ощущал одиночества, находясь в космосе.
Когда думаешь о том, как человек вырвется из цепей гравитации, вспоминаешь, что Эйнштейн после гениального своего взрыва мысли, в двадцать пять лет создавший теорию относительности, всю остальную свою долгую жизнь посвятил построению единой теоретической системы, объединяющей все виды полей: и электромагнитные (радиоволны и свет) и гравитационные (тяжесть)…
Если видеть в этих полях, как стремился он это осознать, частные проявления одного и того же начала, как хочется допустить, что и в отношении поля гравитации можно ждать того же, что и от электромагнитного поля. Если мы можем экранизировать электромагнитное поле, искривлять его силовые линии, произвольно ослаблять, вызывать или компенсировать его, то… Ведь Эйнштейн показал взаимосвязь электромагнитного поля с полем тяготения, искривление светового луча вблизи больших масс. Неужели мы лишь не умеем пока владеть в полной мере гравитацией? Неужели, проникнув в ее тайны, мы сумеем…
Впрочем, не будем заглядывать в «неподтвержденное».
Недавно мне привелось беседовать с крупнейшим американским физиком Лео Сциллардом, тем самым, который вместе с Эйнштейном обратил внимание президента Рузвельта на возможность создания атомной бомбы (боясь, что она может быть создана у Гитлера) и который опять же вместе с Эйнштейном написал так и не прочтенное покойным Рузвельтом новое письмо, настаивающее на отказе от применения атомной бомбы, которой не оказалось у противников.
Я спросил Лео Сцилларда, что он думает о перспективах познания гравитационного поля. Он сразу понял меня.