Стычки локального значения
Шрифт:
Он уже ступил ногой на первую ступеньку, но оглянулся и устало кивнул:
— Я подумаю, подумаю.
За ним еще не закрылась дверь, как на пороге нарисовался Лу со своим помощником.
Теперь мне нужно было быстренько вернуться в Лондон — со дня на день ожидалось появление нашего дорогого Юрия Юрьевича. Да и папаша собирался навестить блудного сына, поделиться впечатлениями от общения с новыми правителями «империи зла».
Уже в самолете, глядя на горящие в ночи под крылом огни огромного города, Луиджи спросил:
— Зак, ты что-то
— О чем ты, старина? — я перебирал в памяти состоявшийся разговор и не сразу сообразил, о чем задумался мой телохранитель.
— Откуда ты знаешь русский? Или это был польский? Или болгарский? Откуда?
— Грехи юности, Лу. Мы все учились понемногу. Стихи на нем я написать не смогу, но что-то сказать и понять собеседника — вполне. Для общения достаточно, а больше мне и не нужно. Разве есть грех в знании тысячи-другой иностранных слов?
— Но не русского же!
— Лучше бы это был китайский?
Он отвернулся к иллюминатору, пару минут молчал, потом, как будто переступая через что-то внутри себя, сказал:
— Знаешь, у меня ощущение такое, будто за нами приглядывали после встречи со стариком. Не стал говорить на земле, потому что не очень уверен.
— Забудь, Лу. Мы возвращаемся в Лондон, — ответил я. — Кстати, я подумал — а не купить ли нам такой самолетик? Вроде шустрая машинка и летает далеко. Узнай, пожалуйста, ситуацию по таким штучкам, ок?
— Хорошо, Зак, я узнаю, — пообещал мне Луиджи.
— Спасибо, Лу. Что бы я без тебя делал? — пробормотал я, откинул спинку кресла и моментально уснул, убаюканный ровным гулом пары Garrett'ов.
Глава 4.
Папаня здорово подобрел и залоснился. Если раньше он выглядел образцовым кандидатом наук из провинции, то теперь через холл ко мне шел некто из высших кругов. Костюмчик от Вилли Фиораванти, туфли ручной работы Берлутти, бриллиантовая заколка в строгом синем галстуке, невесомая оправа Air Titanium от Lindberg — вроде в таких же щеголял весь королевский двор Дании — прямо ходячая выставка дорогих брэндов. В руке портфельчик Dunhill, на запястье часы — что-то космическое от RADO. Розовые щеки и пшеничные ухоженные усы — надо же, отрастил усы! Двадцать лет грозился и вот отрастил! — ни дать ни взять «чрезвычайный и полномочный»!
Про усы я, кажется, понял: единственный сдерживающий фактор их роста — мать — осталась где-то далеко, и теперь можно стало расслабиться. Но надо признать, отрастил он их не зря — солидности прибавилось. Или это все же Фиораванти с Линдбергом постарались?
— Здравствуйте, мистер Майнце, — сохраняя торжественное выражение на лице, папаня протянул мне руку.
— Очень рад вас видеть, доктор Майцев, — в тон ему ответил я и подумал, что хорошо, что уродился я больше похожим на мать, чем на него. Иначе вся наша конспирация летела бы сейчас в тартарары.
Мы прошли в мой кабинет и только там позволили себе обняться — от отца пахнуло каким-то легким парфюмом. Впрочем, продолжались эти объятия недолго — Майцев-старший отстранился, едва не оттолкнул меня и показательно-мелочно разгладил лацканы пиджака:
— Достаточно, Захарий! А то помнешь драпчик, — и рассмеялся счастливо, чего раньше за ним не водилось: всегда погруженный в работу, сосредоточенный, он и улыбался-то редко, а уж смех его я и не помнил вообще.
— Отец, что с тобой? — мне и в самом деле его новые манеры показались странными. — Что за легкомысленность?
— Эх, Захарка, Захарка, — он упал на кожаный диван, раскинул по его спинке руки, — я только теперь начинаю понимать, как нужно жить. Молодцы вы с Сергеем. Такое закрутили…
Он замолчал, закрыв глаза и мне показалось, что он засыпает.
— По существу-то что-нибудь скажете, доктор?
— Не бери в голову, парень, — встрепенулся папаня, — это просто довольство во мне колготится. Четверть века я просидел на одном месте и думал, что делаю что-то нужное…
— Оно и было нужное!
— Конечно, — он улыбнулся, — иначе бы я там не сидел. Но масштабы, Захарка, масштабы! Потрясающе! Когда я уезжал из… страны, я думал: поеду, осмотрюсь, может, пригожусь на что. И знаешь что? Это, оказывается, самое главное — быть кому-то нужным. Не родным и близким, хотя это тоже важно, нет, другим, кому нужны твои слова, твое мнение, твоя жизненная позиция. Ни деньги, ни слава, ни… ничто не заменит этой нужности, понимаешь?
— Как сказал кто-то из отечественных классиков практического коммунизма: «власть крепче водки, слаще бабы»?
Он снял свою бесценную оправу и внимательно посмотрел на меня:
— Такое кто-то говорил? Не слышал.
— Пап, не играй со мной в эти игры. Я не пациент, окей? Расскажи лучше, как поездка? Есть что-то полезное?
Сергей Михайлович Майцев с чувством потянулся, добыл из недр портфельчика сигару, виновато пожал плечами:
— Вот, пристрастился. Помогает думать. Не против?
Я молча достал из шкафа пепельницу, что была припасена для таких случаев. Поставил перед ним на низкий квадратный столик. Подкатил к дивану свое рабочее кресло:
— Виски, коньяк, ром, водку?
— Коньяка плесните, мистер Майнце. Немножко — сигару запить, — он растянул губы в самой обаятельной улыбке, на какую был способен.
Когда все требования были выполнены и под потолок вознеслось первое облако сожженного кубинского табака, отец наконец-то разродился:
— Помнишь, какими были раньше московские чиновники? Спесивые, важные, вечно занятые? Не поверишь — нынешние носятся как электровеники. Ты им еще ничего не сказал, а они уже полны энтузиазма и готовы отдаться. Конечно, если чувствуют, что за тобой стоят доллары. Красотища. Их бы энергию да в мирных целях… Чуют, суки, что времена настают интересные, мутные, самый срок для проявления деловых качеств. Такое бы настроение им лет двадцать назад — уже бы точно при коммунизме жили. В общем, приехали мы в Москву вдвоем с мистером Ландри…