Стычки локального значения
Шрифт:
Постепенно мы оказались у самого лифта и здесь ребята Сэма смогли отгородить своими телами нас с Томом от распоясавшейся банды шелкоперов.
— Господа! — напоследок, уже стоя в лифте, громко сказал Том. — В ближайшее время я постараюсь дать развернутую пресс-конференцию, на которой подробно изложу свои планы и постараюсь ответить на все интересующие общественность вопросы. А сейчас простите, мне нужно работать!
Двери лифта закрылись и мы с Томом остались вдвоем.
— У-фф, — он вытер рукавом пот со лба. — Тяжело быть очень богатым. Будто на Уимблдоне сотню сетов отыграл.
— Спасибо, Том, — не знаю, нуждался ли он в моей благодарности. — Спасибо.
Пресс-конференцию назначили через три дня.
А за это время мне нужно было дать своим делам новый толчок.
Ведь скопилось много всего: хозяйство Рича требовало постоянного участия, пора было вторгаться в Китай, Квон, Мильке, Андорра,
Мне катастрофически не хватало времени — оно расползалось как тришкин кафтан, и я никуда не успевал. Вернее, не мог ухватиться за что-то одно, опасаясь упустить другое, более важное. Скакал по вершкам, не вникая в глубинные процессы, неосмотрительно доверяясь кому попало. Ведь наши цели не ограничивались, как у любого нормального капиталиста, зарабатыванием денег и благотворительностью — для рекламы и для самоуспокоения. Наши задачи стояли гораздо шире. Но всего стало так много, что требовался какой-то уникальный, исключительный инструмент, превосходящий эффективностью все, что было создано человечеством прежде. Выстраивая структуру капитала и власти параллельную по сути имеющейся в России, мы не располагали ресурсами для создания полноценного Совмина, Политбюро, и прочего-прочего-прочего.
Бюджет Советского Союза — всего СССР — на 1988 год составил что-то около 350 миллиардов рублей. Порядком обесценившихся, получивших презрительное прозвище «деревянных», в принципе мне непонятное. На любой купюре Госбанка образца 1961 года от червонца и выше было написано «Банковские билеты обеспечиваются золотом, драгметаллами и другими активами государственного банка»; казначейские билеты — до пяти рублей «обеспечивались всем достоянием Союза СССР». Понятно, что в большей степени это декларация и вряд ли какому-нибудь Чаушеску отсыпали бы золотого песка, предъяви он к оплате сотню миллионов таких рублей по установленному еще в 1960-м году курсу — рубль за грамм. Однако основная резервная валюта — доллар не была обеспечена ничем даже на уровне деклараций! Так кто из них — «деревянный»? В 1971 году Голль отвез в Нью-Йорк доллары по курсу что-то около 35$ за тройскую унцию — чуть ниже курса рубля в то же время. Примерно 1,3 доллара за грамм. Но с тех пор прошло достаточно времени, чтобы золото стоило и больше 20 долларов за грамм (стараниями, в том числе и дорогого Юрия Юрьевича) в конце семидесятых и успело опуститься к нынешним шестнадцати долларам.
На долларе не написано ничего. Но «деревянный» все-таки рубль. Вот и пойми после этого тонкую ранимую душу советского мещанина, желающего иметь вожделенные доллары, не обеспеченные ничем, кроме нескольких международных соглашений, и презрительно называющего свою, обеспеченную золотом валюту — «деревянными».
Но я не о том. Я о том, что мы с Серым вместе контролировали капитал уже давно превзошедший размерами всю доходную часть бюджета СССР. Но аппарата управления — даже отдаленно сравнимого — у нас еще не появилось. И мне такая ситуация казалась очень похожей на обычный тупик, из которого не было выхода. Если Фролов и видел перспективу, то делиться ею со мной пока не спешил.
Денег можно скопить сколько угодно, но вот управлять ими, и управлять эффективно — без соответствующего инструмента попросту невозможно.
Серый часто в последнее время, насмотревшись на «американский образ жизни», говорил, что самая большая разница между СССР и США не в способах организации экономики — здесь различия на самом деле невелики, а в том, что в Союзе у власти чаще всего оказываются дилетанты, не приспособленные к государственной деятельности ни образованием, ни опытом, ни личностными характеристиками, в то время как в США и Англии — странах, наименее пострадавших от двух мировых войн — народом правят профессионалы, прошедшие лучшие в мире университеты по праву рождения и способностей, получившие разнообразный опыт и умения от старших… товарищей. А чем профессионал отличается от любителя? Тем, что одну и ту же работу может сделать быстрее, дешевле и с лучшим качеством. И всегда знает, какие инструменты ему понадобятся. Вот и вся разница.
Правление же «любителей» — Хрущева, Брежнева и прочей камарильи было похоже на бесконечный субботник: а давайте вот то бревно погрузим в кузов! Нет, давайте вот это! А может, лучше спляшем для настроения? Или соседа зарежем? Бесконечные шараханья из стороны в сторону не сулили стране ничего хорошего и тот итог, что живо нарисовал однажды передо мною Серый, был во многом закономерен.
Революция не закончилась Гражданской войной. Она продолжается и сейчас.
Пока у государства не появилась новая элита, четко сознающая, что она и ее государство — одно и то же, революция не закончилась.
Тем же норманнам в Британии потребовалось триста лет, чтобы избавиться от старых претендентов на власть — саксонских кровей и вырастить несколько поколений новых легитимных правителей, не отделявших себя от своего сюзерена и страны. Говорят, идею национального государства придумал Ришелье. Думается мне, что англичане сообразили эту простую мысль гораздо раньше, лет на сто пятьдесят — когда лишились заморских владений в Аквитании. Все кто по эту сторону Канала — наши, а те, кто по ту — враги. Вот и вся парадигма формирования элиты. Война Роз еще разок проредила самых непонятливых, и после нее английское дворянство первым в мире осознало, что имеющаяся у них страна — единственное, что у них есть. Французский или испанский дворянин был прежде всего дворянин, и только потом — французом или испанцем, на Острове все было наоборот — сначала англичанин, потом дворянин. Среди дворян — англичанин, среди англичан — дворянин. И именно эта простая идея позволила начать формирование национальной элиты, создавшей страну для себя. Конечно, бывали и просчеты и ошибки, но не было метаний. Прагматизм, холодный расчет и профессионализм. И было понимание, что власть не должна находиться в руках негодных к управлению людей. Если король думал иначе — горе королю.
В Союзе я был знаком с парой «мальчиков-мажоров», как пел о них бородатый мужик из Башкирии. Спесь, почивание на папашиных лаврах и много любви к себе, единственному. При совершенной несостоятельности как самостоятельная мыслящая единица. Возможно, были и другие — «правильные мажоры», но мне такие не попадались. Я даже о них не слышал. Что ни «папин сын» — то мразь первостатейная.
Здесь все было иначе. Не то, чтобы не встречались подобные экземпляры — хватало и таких, но, выбрав легкий путь в жизни, они на нем и оставались. Власть и деньги родителей доставались тем, кто работал на износ — в школе, колледже, университете, тем, кто побеждал в гонке темно-синей (Оксфорд) и светло-синей (Кэмбридж) восьмерок на Темзе и слышал звон колокольчика, непрерывно звонящего в Оксфорде уже полторы сотни лет, тем, кто истоптал плац в Сандхёрсте и не задумываясь отправился к далеким Фолклендам — потому что так пожелала страна. А для «кокаиновых носов» — в лучшем случае доходное место в Совете Директоров какой-нибудь стабильной компании, где и не требуется никакого умения управлять. Сиди, просиживай штаны, храни место для достойного.
И при таком отборе часто наверху оказывались не те люди, но процент их был неизмеримо низок по отношению к детям той кухарки, которая — то ли может, то ли не может управлять государством.
Но вполне может оказаться и так, что я ошибаюсь и лишь принимаю желаемое за действительное — ведь умыли же ту же Британию во Второй Мировой? Правда, умыли ее те, кто воспринял ее систему воспитания элиты еще жестче, чем она сама.
Когда я пару лет назад схлестнулся с Сэмюэлем Баттом в споре о том, кто выиграл прошедшую большую войну, я вдруг понял, что мы с ним оба правы. Нет противоречия, но есть разница. Вторую Мировую войну выиграли, бесспорно, американцы. Они, одни единственные и больше никто. И зря я орал на него о позднем открытии Второго Фронта, ведь я ничего не знал о Дьеппе, где в попытке десантироваться еще в 1942 году Союзники потеряли больше половины состава из шести тысяч человек. Имея такой урок, к операции «Оверлорд» они готовились долго, тщательно и без спешки. Я ничего не знал о Сен-Назерском рейде марта 1942 года, где ценою потери двух третей состава был выведен из строя крупнейший сухой док во Франции и проведена разведка немецкой обороны. Любой нормальный военачальник, дважды обжегшись на подобных операциях, трижды подумал бы — стоит ли ему в таких условиях открывать полноценный Второй Фронт? И постарался подготовиться так, чтобы не осталось никаких сомнений в том, кто возьмет верх.