Стыд
Шрифт:
— Ну как, Шахбану, я хорошо себя веду? Она без улыбки ответила:
— Омар-сахиб, я вижу, вы все больше и больше раздуваетесь, а едите мало, значит, это не из-за еды. Вот я и думаю, что не сегодня завтра у вас либо терпение лопнет, либо живот. До чего ж трудно мужчинам! — с искренним сочувствием во взгляде заключила она.
В ту же ночь она постучала в дверь его спальни. Омар-Хайам, тяжело дыша, сполз с постели и пошлепал к двери, поглаживая себя по груди. Открыл дверь и увидел худышку-айю с распущенными волосамы, со свечой в руках, в одной полотняной сорочке.
— Ты что, с ума сошла? — изумился Омар-Хайам. Оттолкнув его, она прошла в комнату и села на постель.
— Я не хочу никого убивать, — бесстрастно сказала она, — лучше уж я сама на все
— Крепко ж ты хозяйку любишь! — воскликнул Омар.
— Больше, чем вас, — совсем необидно сказала она и проворно скинула рубашку.
Некоторое время спустя Омар заговорил снова:
— Я уже старый. Мне и двух-то раз много, не то что трех. Может, ты все же решила меня убить и выбрала самый простой путь?
— Какой же он простой, Омар-сахиб? Да и не такой уж вы старик. Она приходила с той поры почти каждую ночь, кроме тех, когда
боялась забеременеть. Омар-Хайам, лежа в объятиях, увы, не Шахбану, а своей добровольной бессонницы, вспоминал тело айи—жилистое и верткое, — удивлялся превратности судьбы, связавшей его брачными узами с одной женщиной, а подарившей в жены другую. Скоро он заметил, что худеет. Килограмм за килограммом терял он, и ко времени искандерова свержения он обрел нормальные пропорции (худым, конечно, ему не стать во веки веков), все костюмы болтались на нем как на вешалке. Даже в этом у него сходство с Искандером Хараппой, ведь тот тоже изрядно потерял в весе, но по другой причине. Вот в причинах-то они и разнились. Итак, под чарами огнепоклонницы-няньки Омар наконец «усох» до обычных человеческих размеров.
— Конечно, до героя фильма мне далеко, — делился он с зеркалом, — но и на героя мультфильма я уже не похож.
Омар-Хайам и Шахбану. Наш окраинный герой и девушка, тенью следовавшая за ним. В итоге его собственная тень изрядно сократилась.
А как там Суфия Зинобия?
…крепко закрывает глаза, давит на них пальцами, надеясь заснуть, но сон не идет. Чувствует на своем лице колючий взгляд Шахбану. Айя лежит на циновке, тоже не спит, следит за хозяйкой. Но вот Суфия Зинобия сдается, опускает руки, расслабляет тело — не спится так хоть спокойно полежать. Странно, стоит ей притвориться, что спит, и все вокруг довольны. Сейчас она изображает сон по привычке, у нее богатый опыт: вот уже дышит редко и ровно, вот в точно угаданный момент поворачивается, вот под опущенными веками забегали глаза — значит, ей будто бы снятся сны. Она слышит, как тихо поднимается с циновки Шахбану, выскальзывает из комнаты, крадется по коридору, стучит. Бессонница обостряет слух. Скрипят кроватные пружины, страстно вздыхает и покряхтывает он, скупо постанывает она. В омаровой спальне происходит то, чем люди занимаются по ночам. Мать рассказывала об океане и рыбе. Перед глазами Суфии волнами накатывает огнепоклонница-нянька, вот она заполняет всю комнату. Шахбану — океан, соленый, необъятный. Рядом — Омар, вот у него вырастают плавники, жабры, он покрывается чешуей и плывет в океан. Интересно, а как все потом, когда опять каждый в себя превращается — куда они всю воду девают и всю морскую живность, где сами сушатся?
Однажды утром она забралась в мужнину спальню — он уехал в больницу, а Шахбану отправилась с прачкой считать грязное белье. Суфия ощупала простыни на постели, но обнаружила лишь сырые пятна. А ведь океан должен оставить и иные следы. Она облазила по полу всю комнату в поисках морских звезд, водорослей, но ничего не нашла. Вот загадка!
Ей нравится, когда хоть изредка ее оставляют одну и можно наиграться своими мыслями и видениями, точно любимыми игрушками. На людях она не решается играть — вдруг отберут игрушки или сломают. Взрослые повсюду такие грубые, они вроде бы нечаянно, а ломают. У нее игрушки все тонкие, хрупкие. Одна из самых любимых мыслей-игрушек — память о том, как отец брал ее на руки. Обнимал, улыбался, плакал радостными слезами. И что-то говорил, говорил — слов она не понимала, но слушать приятно. Снова и снова смакует она это воспоминание — так малыш перед сном готов шесть раз подряд слушать одну
Чуть не каждый день к ней приходит учительница, и Суфие это нравится. Учительница всегда приносит новое, Суфия запоминает и откладывает кое-что в памяти. Вот новая игрушка, она круглая и вертится, называется — «мир», постучишь по нему — похоже, пустой. А еще он бывает распялен на книжных страницах. Суфия знает, что на самом деле мир куда больше, чем его рисуют, но рисунки все равно плохие — ни на одном она не нашла себя. А ведь с увеличительным стеклом искала! Нет, у нее в голове мир куда лучше — там она увидит всякого, кого только захочет: Омара, Шахбану, Билькис, Резу. Махнет им рукой, и маленькие, точно муравьишки, родные замашут в ответ. Суфия Зинобия умеет и писать. Отложились у нее в потайном уголке разума любимые буквы: «шин» — точно ухабистая дорога; «лям» — как хоккейная клюшка; «мим» — похожая на задаваку-индюшку. И раз за разом вызывает она замысловатые мысленные узоры.
Пора закрывать свой тайничок с добром, чтоб не прокрались туда другие мысли и воспоминания — о ненавистном.
Она видит себя в окружении мертвых птиц. Кто подсунул эту картинку?!
Вот еще: Суфия вцепилась в кого-то зубами.
Иной раз страшное видение вертится и вертится перед глазами, как заигранная пластинка, повторяет одно и то же. И так трудно прогнать его, сменить на отцову улыбку или скакалку. Суфия Зинобия знает, что болела; может, страшные игрушки остались еще с той поры?
А есть и такие, которые неизвестно откуда взялись. Они напоминают о себе бессонными ночами: девушке видятся жуткие фигуры — хоть кричи от страха — какие-то места, люди, подвешенные под стрехой вниз головой. Наверное, она сама виновата в том, что такие мысли и видения забираются к ней в голову. Будь она хорошей, все дурное прошло бы стороной. Отчего ж она такая плохая? Откуда берется в ней злоба и мрак? Беспокойно ворочается она в постели, а из недр ее воображения являются страшные, незнакомые фигуры.
Часто она думает о муже. Она знает, что такое муж. Ее отец — муж, и Тальвар уль-Хак — тоже. Теперь вот и у нее появился. Что ж это такое: замужество? Для чего они, эти мужья? Себя она и сама в силах обслужить, кое в чем Шахбану поможет. И зачем-то вдобавок муж? Вот новая загадка.
Еще до свадьбы она спрашивала об этом Шахбану, и ответ крепко ей запомнился. Она извлекает из памяти и эту картинку-игрушку, вновь и вновь вслушивается в нянькин голос:
— От мужей у нас деньги и дети. Денег, биби, у вас предостаточно, а о детях и помышлять не стоит.
Сколько бы раз ни слышала Суфия эти слова, смысла ей не понять. Если денег предостаточно, тогда зачем ей муж? И почему «о детях и помышлять не стоит»?
— Просто поверьте на слово, — отвечает айя.
— Но почему?
— Да будет вам! Потому что потому, и кончается на «у».
Вот вечно она так, ничего толком не объяснит. А ведь ЗАМУЖЕСТВО — дело важное. И вот у нее есть муж. Всякий знает, для чего он, всякий — кроме нее. И в этом она, глупая, виновата.
Самое приятное событие в последнее время — рождение племянников. Суфия играет с ними часто-часто. Приятно смотреть, как они ползают, падают, пищат: приятно чувствовать себя взрослее. Она прыгает перед ними через скакалку, а детишки таращат изумленные глазенки. Когда сон не идет, Суфия Зинобия обычно извлекает малышей из недр памяти. Благовесточка с детьми не играет. Почему? Даже спрашивать бесполезно. Если б играла…